Не обижайте Здыхлика
Шрифт:
А как же тогда он, Здыхлик, потолком которого всегда было несчастное дважды два, с полпинка решил два варианта контрольной, да еще и с усложненными шестыми заданиями?
Здыхлик горлом издает какой-то странный задушенный звук. Нечаянно. Но к нему сразу поворачиваются все. Девочки со страдальчески задранными бровками. Мальчишки с мучительно наморщенными лбами. Учительница, нахмуренно-спокойная. И сам Зубр – смотрит на Здыхлика в упор, и во взгляде его вовсе не снисходительное презрение, такое привычное для Здыхлика, а багровая пульсирующая ненависть.
Здыхлик бросается бежать.
За ним никто не гонится. Длинный коридор, лестница вниз, опять коридор – вот и кабинет литературы. Здыхлик, задыхаясь, скрючивается у его двери пополам. Куда же ты так бежишь, глупый. Если они захотят тебя догнать – догонят, как ни беги, а если тебя никто
Ничего не происходит. Одноклассники, по одному и группками, подтягиваются, заходят в кабинет, швыряют свои ранцы на парты, болтают, смеются. Зубр, все такой же красный и всклокоченный, проходит мимо, не глядя толкает в плечо – мол, что встал на дороге, тут вообще-то люди ходят. Все как обычно.
То, чего он ждет, произойдет потом. Когда через три месяца слегка ошарашенный Здыхлик выйдет из учительской, переваривая новость («Тебя направляют защищать честь школы на математическую олимпиаду! Тебе оказано огромное доверие!»), его перехватит Зубр, оттащит в угол, будет сверлить безумными глазами, хватать за пиджак, оторвет пуговицу, начнет совать в руки злосчастную командирскую линейку («Возьми, возьми обратно, я был дурак, возьми, ну!»), потом примется угрожать – друзьями, отцом, потом вдруг неожиданно заплачет в голос, и это будет и гадко, и жалко. Здыхлик вывернется из его рук, пойдет прочь, ощутит спиной нестрашные Зубровы проклятия, пожмет плечами и грустно улыбнется.
А пока что этот удивительный день продолжается.
Красавица. Гости и Клуша
Ох и тяжело Клуше, когда у них прием. Клуша же что – за всё про всё, и еды на тыщу человек приготовь, и посудищу грязную в машину пихай. И за порядком следи, и в глаза не лезь. А что Клуша – Клуша понимает. Нынешние эти господа, они что любят: чтобы прислуга была тощая, как синие цыплята из старорежимных магазинов, и зубов чтобы полон рот, как у крокодила. А у Клуши, как говаривал папаня ее когдатошнего хахаля, есть за что подержаться. Хотя как раз когда говаривал, подержаться-то и не за что было. Тощая была Клуша, черная с голодухи, одни глаза торчали, да и от любви еще похудела. Все боялась: ну как его папаше не понравлюсь, жениться сыночку не даст. А папаша сам к ней лез как вьюн, все поближе садился, в бока пальцем больно тыкал, у Клуши аж щеки огнем загорелись – старый же, стыд-то какой. А сам потом сыну: ты, сопля беспорточная, нич-чего в бабах не понимаешь. Ты как с ней спать будешь, это ж доска стиральная, ребры через кожу лезут. У бабы должно быть за что подержаться. И отговорил ведь, пень трухлявый, сынка жениться. Клуша подушку насквозь проревела, с мостков снимали – в прорубь чуть не сиганула. А хахаль женился на пышненькой, уж такая была – как пирог с капустой. Родами померла, небо ей нараспашку, и ребеночек не выжил. И отец хахаля давно помер, сердцем, говорят, хворал. Да и сам хахаль в могиле давно, небо нараспашку, пил уж очень, жену жалел. А Клуша ничего, живет. Еще и раздобрела.
Блины кружевные, к ним икра.
Рыба семга, целиком запеченная, подается с хреном.
Помидоры, фаршированные сыром с зеленью.
Оливки зеленые, розовые, черные, коричневые. Оливки маринованные, квашеные.
Клуша и наготовит, и приберет, ей не жалко. Поди ваши синие цыплята так нажарят-напарят. Сейчас, ага. Они даже съесть это нормально не могут. Так, чтобы за ушами хрустело. Поднести гостям – это да. И поулыбаться в сто сорок зубьев. У Клуши-то половина, считай, повыдернута.
Вино светлое, вино темное, вино кислое, сладкое, крепкое. Вино с пузырьками. Пиво темное, светлое, прозрачное, мутное, ячменное, пшеничное, ржаное, хвойное. Пиво подавать прямо в бочках. Грушовка, сливовка, вишнёвка, черешневка, ну и этих, заморских, таких, что с ног валят, тоже велено подать.
А и гостей-то понавалило на этот прием. Уж и радости, конечно, – хозяйка дочку родила. Хороша девка вышла! Ай, хороша. А и намучилась хозяйка, когда забрюхатеть хотела. А все потому, что сама как синий цыпленок. Бока бы нарастила, оно и пошло бы без всяких лекарей. Клуша ей это сто раз говаривала. А только кто Клушу слушает. А и зря, Клуша на свете пожила, Клуша знает. Клуше бы дали замуж выйти, она бы тоже нарожала. Не дали. Да и тьфу на них совсем.
Уж и министров, и заместителей, да с женами, а некоторые и с девками, сейчас это можно, говорят. Некоторые вообще не с девками, а с парнями, тьфу
Капуста со свининой, три дня тушенная в глиняных горшках.
Говядина со ржаной подливкой.
Гуси жареные, поросята печеные, утки копченые.
Морские гады, сваренные чужеземным поваром. Свои-то гады у нас в морях повывелись, да и готовить их непонятно как, гады же. Вот чужеземцы и готовят. А Клуша и не возражает, ей, Клуше, и трогать-то этих гадов противно. Спасибо, хоть тараканов не жарят, тьфу на них.
Артистов понаехало – ах ты матушки. Самый народ противный, едят в три горла, грушовку хлещут, как детки молоко, только подноси, а подносить им – горше хрена, сами стаканищи-то хватают, а сами тебя же передразнивают, хоть Клуша и выходит к гостям только когда гости уже надрались и всем по мухомору, кто им подает, тощий цыпленок или Клуша. А этих и грушовка не берет, еще им, еще, мерзотникам. В Клушиной деревне таким пятаки кидали, ежели хорошо плясовую сыграют, а не то палками их били, попрошаек. Сами работать не желают, так у других клянчат за тра-та-та свое. А ты поди картошки насади, да прополи, да выкопай, ага, это тебе не по струнам бряцать. И тьфу на них вовсе.
Каша перловая со шкварками, каша пшенная с курятиной, каша пшеничная с говядиной, каша ржаная зеленая. Сто лет никто каш не ел, а ну-ка модно стало, вари, Клуша. А что Клуше, Клуша сварит. Клуша в деревне зимой в старые-то годы только кашами и была жива, разве что без убоины.
Старую хозяйку на почетное место посадили. Хозяйка… Давно ли ее, Хозяйку, мамаша на заднем дворе синими репьями хлестала: это кто, кричала, семью позорит? Кто срамоту носит, аж коленки видать? Из кого дурь выбить? Давно ли плакала девка у Клуши на тощем плече да в дырявую рубашку: убегу я от них, сил нет, в столицу убегу! И убегла ведь, и мужа какого знатного отхватила, папашу нынешнего Хозяина. Небо ему нараспашку, да только он уже тогда еле ковылял. А девок щекастых любил. Убежала, и за всю свою жизнь богатую ни грошика семье не отправила, ни вот на полстолечко. А ее, Клушу, не забыла, кухаркой позвала. Денег на дорогу выслала, одежду в узелке. Клуша и поехала. Что Клуше терять, Клуша сирота горькая, хахаль кинул, дом отцовский на сторону клонится, вот-вот рухнет, а чинить некому, знай картошку сади да слезами поливай.
Пирожки с грибами.
Пирожки с картошкой и грибами.
Грибы соленые, грибы тушеные, грибы жареные, грибы в уксусе, грибы в сметане, грибная икра, грибной студень, грибная подлива к кашам, рулет печеночный с грибами, к нему хрен тертый.
А самое паскудное, что ведьмы с ведьмаками понаехали, тьфу на них совсем. Это где ж слыхано – нечисть в дом звать? Старый Хозяин, небось, в гробу ходуном ходит, сколько он их в дурные дома пересажал, не сосчитаешь, это сейчас их в передачах снимают да в ящике людям показывают, кто кого переколдует. И ладно бы тех, которые во всяких салонах людям головы дурят, дак Хозяйка еще и двух вокзальных притащила. Юбками метут, трубками дымят, галдят чего-то. И где нашла-то их только. А эти, из салонов, прямо как дамы с господами, и не отличишь с полпинка, да только у Клуши глаз наметанный, не первый год в хозяйском доме, Клуша за триста шагов видит, где дама, а где ведьмачка, где порядочный человек, а где ведьмак поганый. А уж господа-то хорошие им обрадовались! Руки ладонями вверх им суют, гадать на картах просят, кофейной гущи с кухни затребовали. Хорошо хоть стол для колдунов отдельный поставили. Прибор столовый выделили старинный, серебро с позолотой, фарфор-то побоялась Хозяйка этим воронам ставить, а серебро уж не побьют, почистить после них, и ладно, а камушки из вилок повыковыривают, так Клуша вилки к ювелиру снесет, он другие камушки вставит. Ой, хорош сервиз, хорош, и тарелки, и чашки, и приборы, да в резных цветочках, да в завитушках. Молодая Хозяйка по случаю в одном музее прикупила, когда здание в баню переделывали, а барахло на новое место везли. На двенадцать персон сервиз.