Не оглядывайся назад!..
Шрифт:
– Ах ты, скотина! – ринулся я за удирающим от меня с поджатым хвостом псом.
Однако из-за глубокого снега на берегу, моё преследование оказалось неэффективным. Со злости я бросил вдогон ему невесть откуда оказавшуюся у меня в руках палку, но она не достигла цели.
Отбежав от берега на десяток шагов и чувствуя теперь себя в полной безопасности, пёс уселся на лёд и издали весело, нагло, без тени тревоги, следил за мной и моим неуклюжим возвращением к паняге и куртке, оставленными на льду реки…
Вторую белку, на невысокой лиственнице, наклонным шлагбаумом нависшую над рекой, первым заметил уже я.
После моего выстрела с белкой произошло
От души огреть пса стволом мелкашки, дотянувшись до него, на сей раз мне всё же удалось. И он с визгом отбежал от меня почти на середину реки.
За отстрелом третьей белки, лениво облаянной Шайбой на полпути к зимовью, он следил уже, улегшись недалеко под елью и сыто, самодовольно жмурясь. Чувствовалось, что теперь его в этом процессе вполне устраивает роль зрителя первого ряда.
«Да, небогатая у меня нынче добыча», – подумал я, цепляя тушку белки к одной из петель, приделанных к нижней части паняги.
Через несколько минут впереди я увидел цепочку следов сохатиного семейства, которое утром пересекло в том месте реку…
Шайба, бегущий теперь впереди, начал принюхиваться к следам, но, трусливо поджав хвост, вновь метнулся от них поближе к хозяину.
– Ну и трус же ты, Шайба, – в очередной раз высказал я псу своё о нём мнение. – Глупый, к тому же трус. Лоси уже давно прошли, а ты всё шерсть дыбишь да урчишь. А сам дрожишь при этом, как осенний лист. Вон описался даже от страха…
Я подошёл к следам, и мне самому стало не по себе. Сбоку от их цепочки на берегу, в том месте, где они спускались на лёд реки, в рыхлом снегу были отчётливо видны свежие круглые вмятины, похожие на то, будто кто-то не очень сильно вдавливал в снег днищем плоскую тарелку.
Безо всякого сомнения это были следы тигра, которые на льду реки уже не так заметны. И оставил их здесь могучий зверь, имеющий не менее двух метров в длину, судя по расстоянию между ними.
Следы были свежие. Может быть, тигр был здесь час назад, а может быть – чуть раньше, когда мы беспечно спускались с Шайбой вниз по реке, и у меня тогда в руках не было даже мелкашки. Хотя малокалиберной пулей такую «кошку» вряд ли остановишь – только рассвирепишь…
Второй раз за день по своей беспечности я мог легко расстаться с жизнью. И второй раз за этот неудачный день Судьба была милостива ко мне…
Я даже представил, как тигр своими мерцающими зеленоватыми глазами следит за нами, такой лёгкой для него добычей, из-за ближайших прибрежных кустов… Представив это, мне сделалось так страшно и тоскливо, что впору было спрятаться в какой-нибудь мышиной норке, став маленьким и незаметным. Правда, в отличие от Шайбы я свой страх скрывать умел…
До сих пор не могу забыть мерцающие в темноте зеленоватым фосфоресцирующим блеском глаза изящной огромной тигрицы. Почему-то я сразу решил, что это именно тигрица. Наверное, из-за её не очень крупных размеров. Она с любопытством следила за тем, как мы с Ваней Ардаминым у обнаруженной днём ямы на завороте реки лучили рыбу.
На листе из жести, выгнутом в виде противня и пристроенном к «утиному» носу ульмагды, над самой водой, слегка потрескивая, горело смольё – небольшие лиственничные полешки. Огонь отбрасывал трепещущий красноватый свет на тёмную гладь сонной, спокойной воды, высвечивая не только угольно-глянцевую её поверхность, но и таинственную глыбь, в которой медленно, изгибая сильные упругие тела, «ходили», кружась в одном направлении, большие рыбины. Их тёмные, лоснящиеся спины, иногда с выступающим над поверхностью воды плавником, были хорошо видны. Порой какая-нибудь завороженно, будто под наркозом, в едином ритме с другими ходящая по кругу рыбина вдруг резко «взбрыкивала», поднимая над водой облачко брызг и, перевернувшись, блеснув белым животом, резко уходила на предельную, почти трёхметровую глубину в плотно-серую, неясную темь, докуда свет горящего смолья не доставал.
Мы понимали, что рыб приманивает к поверхности необычное свечение, загадочная игра несильного пламени. И они, словно подчиняясь этой дивной пляске огня, продолжали кружить вновь и вновь (поднимаясь постепенно из спасительной для них глубины) спина к спине, в загадочном каком-то ритуальном хороводе, неспешно шевеля хвостами и боковыми нижними плавниками, расположенными за головой.
Ваня тщательно, не суетясь, выбирал рыбину покрупнее да «побрюхатее» – «чтобы икры было побольше». Определив цель, медленно поднимал самодельную острогу, сделанную из черёмухового черенка, с накрепко привязанной к нему откуда-то оказавшейся у нас стальной вилкой. Плавно ведя руку за движущейся рыбой, почти у самой поверхности воды, в определенный момент он делал резкое движение руки вниз, стараясь вонзить острогу за головой рыбы.
Всплеск воды – и перед нами совершенно пустое пространство, словно и не было здесь несколько секунд назад столько добычи…
Через какое-то время рыбины снова поднимаются на поверхность, привлечённые всякий раз разным, мерцающим светом огня…
Если острога попадала в цель – важно было действовать очень быстро, чтобы уже загарпуненная рыба не сошла с неё. Для этого надо успеть не дать ей соскользнуть, развернув рукоять почти вертикально, так, чтобы один конец черенка был даже чуть-чуть в воде, а второй – с вилкой – над водой.
Ваня, стоя в лодке на коленях, виртуозно изгибается, перевешивая туловище за борт. Ульмагда кренится. И чтобы она бортом не черпанула воду, я создаю противовес – переваливаясь в противоположную сторону в задней низкой кормовой части, где сижу с шестом. Иван с видимым усилием выбрасывает из воды очередную красную рыбу, которая, тяжело падая на плоское дно и продолжая извиваться всем телом, чувствительно сотрясает нашу средних размеров «скорлупку».
Когда я, синхронно движениям Вани, перегибался через другой борт, то невольно оглядывался на противоположный, дальний от нас, более низкий берег и одновременно видел изогнувшуюся месяцем на остроге кетину и – зелёные глаза тигрицы, неотрывно следящей за нашими действиями.
В иной миг наши взгляды встречались, и тогда два «изумруда» в кустах тут же гасли, мгновенно исчезая, растворяясь в негустой темноте, будто и не было их там никогда вовсе. Словно всё лишь пригрезилось, привиделось мне при неясном свете едва различимой за ночными облаками луны.
– Ты видел тигрицу? – спросил я Ивана.
– Где?
– На том берегу, почти напротив нас.
– Нет… Может – показалось?
– Да вряд ли, – не стал, впрочем, упорствовать я.
– Ну, поплыли домой, – прекратил наш разговор Ваня. – Пять штук нам вполне хватит, – пересчитал он добычу. И, пока я, отталкиваясь от дна шестом, разворачивал лодку, он ни с того ни с сего вдруг заорал во всё горло, будоража чуткую ночную настороженную, настоявшуюся тишину: «А я плыву на амарочке! А я везу тебе кеты. Чтоб ты с голоду не сдохла – королева красоты!..»