Не он
Шрифт:
«Дрю находилась в своей палате. Это подтверждают камеры видеонаблюдения. Мне очень жаль, Элинор, но твое состояние снова ухудшилось. Я вынуждена увеличить дозу лекарств и пересмотреть схему лечения» — равнодушно заявила доктор, дав разрешение безликой медсестре вколоть строптивой пациентке целый шприц с психотропными препаратами.
Элинор проспала сутки, но воспоминания о случившемся в вонючем туалете никуда не исчезли. Позже, встретив за обедом в столовой Бешеную Дрю, Лин заметила ее ядовитую триумфальную ухмылку и насмешливый взгляд, прикованный
Кого еще я могла ненавидеть так сильно, как Бешеную Дрю? — задавалась вопросом Элинор Хант, но с очередной волшебной пилюлей ответ уплывал в страну грез и танцующих единорогов. Потребовалось двое крепких амбалов-саниторов, чтобы оторвать Элинор от избитой пациентки. Возможно, Дрю — даже не было настоящим именем этой неадекватной. В Святой Агате многие придумывали себе новые прозвища и создавали вымышленные личности. Безумие в каждой палате, в каждом темном углу, в мерцающем глазке лапочки, взирающем на нее с белого раскачивающегося потолка.
— Они меня травят, — пожаловалась она танцующим пыльным подружкам. — Это абсолютно точно, — добавила чуть громче и с некоторой обидой.
— Ты знаешь, что нужно сделать, чтобы все это закончилось, — отвечает ей голос, слышимый каждый раз, когда ощущает полный отрыв от реальности. Случайно или нет, но он всегда оказывается рядом в трудные, критичные минуты.
— Что? Что я могу сделать? — со злостью бросает Лин, до жжения в глазных яблоках уставившись на рой пляшущих пыльных мотыльков. Серые точки разлетаются, образуя плавные линии и размытые контуры.
— Скажи то, что они хотят услышать.
— Я не могу…, — отчаянно всхлипывает Элинор, царапая свою рубашку на животе. Там так пусто, холодно, больно.
— Почему, Эль?
— Это он убил их всех! Это он! А я выжила. Случайно. Нарушила его планы, — яростно восклицает Лин.
— Почему ты так в этом уверена?
— Потому что знаю, — закричала она. — И я не сумасшедшая! Нет!
— Тогда скажи, с кем ты разговариваешь сейчас, художница?
Лин в изнеможении закрывает глаза, прогоняя видение. Проклятые таблетки лишают ее разума. Параноидальный бред и галлюцинации. Слуховые, зрительные, фантомные. Они повторяются все чаще, реальнее, навязчивее. Черт, да она свихнется, если не найдет способ выбраться.
— Хочешь уйти отсюда — лги, — тихо произносит бархатистый голос. — Притворись. Забудь.
— Как?
— Я научу тебя. Не сопротивляйся. Не спорь.
— Ты с ними заодно! — вспыхивает Элинор, обращаясь в темноту. — Убирайся. Вон из моей головы, — дернувшись, она резко приподнимается на локтях, всматриваясь в чернильные тени, сгущающиеся в углах палаты.
— Меня там нет, — отзывается неразличимый гость. Она вздыхает с облегчением, не совсем осознавая происхождение этого чувства.
— Я здесь, — звучит одновременно со всех сторон, и ее бросает
— Убирайся, — хрипит она. — Прочь!
— Я думал, мы друзья, Эль, — с укоризной отвечают отвечает незваный собеседник.
— Тебя не может здесь быть, — мотая головой, бормочет Лин.
— Потому что ты этого не хочешь? Или боишься?
— Что тебе нужно? — распахнув глаза, она поворачивает голову и смотрит в самый дальний угол палаты. Там находится стул, на котором персонал обычно оставляет сменное постельное белье, чистые рубашки. Возможно, это только игра собственного задурманенного воображения, но кажется стул действительно кем-то занят.
— Что тебе нужно? — срывающимся шепотом она повторяет свой вопрос и резко садится, спуская голые ступни на прохладный пол. Встает на дрожащие ноги, в нерешительности делает пару шагов, чувствуя себя гребаной русалочкой из Диснея, вынырнувшей из пены морской, впервые ступившей на твёрдую землю.
Напрягая зрительные рецепторы до болезненного зуда, она медленно приближается к окутанному тьмой углу. На стуле сидит не человеческая фигура. Это что-то другое. Большое, но неживое, не дышащее, в отличие от того, кто стоит за спиной.
— Подарок, Элинор. Для тебя. Не стесняйся. Возьми его, — подталкивает ее миролюбивый ласковый голос.
Боковым зрением Элинор Хант замечает какое-то движение, но слишком сосредоточена на разглядывании первого за долгие месяцы презента. Она так отвыкла от простого человеческого участия, доброты и заботы. Ее раздирает нездоровое любопытство и эйфория, уступая место страху и осторожности. Протянув руки, она с непосредственным восторгом погружается пальцами в искусственную шерсть. Радостно взвизгнув, Элинор сжимает в объятиях огромного плюшевого медведя, зарываясь лицом в мягкий мех.
— Придумала, как его назовешь?
— Да, — кивает она, улыбаясь от уха до уха. — Барни. Его зовут Барни.
— Отличное имя. Но должен сказать, что у Барни есть одна небольшая проблема.
— Какая? — Элинор разворачивается, продолжая крепко обнимать большую игрушку.
Ее взгляд наталкивается на темнеющий на фоне окна мужской силуэт. Он протягивает ей руку. И она храбро, не сомневаясь ни секунды, идет навстречу. Доверчиво кладет свою крошечную ладонь в его, и та сразу теряется в ней. Такое приятное необыкновенное чувство. Тепло ладони, ласковое участие, обволакивающий тембр голоса, разрушающий протестующий вопль разума.
— Что это? — нащупав что-то круглое, спрашивает Лин. Не дождавшись ответа, она берет пальцами круглый шарик с раскрытой ладони и переводит взгляд на добродушно улыбающуюся морду медведя, предано смотрящего на нее одним глазом.
Глава 11
Спальня окутана в серый дождливый туман, мешающий определить примерное время суток. Размеренный стук по стеклам, завывания ветра снаружи и уютное тепло одеяла внутри. Она кутается в него с головой, стараясь не смотреть на пустующую остывшую половину огромной постели. Не думать о прошедшей ночи, не стыдиться, не корить себя за внезапную распущенность.