Не остаться одному
Шрифт:
– Воду грузили под руководством Радицы, – с легкой ревностью сказала Ленка.
– Позови ее, Лен, – попросил я. И уже вслед добавил: – И Ингрид!
– Хорошо, хорошо! – махнула она на бегу рукой.
Мы с Лаури стояли на уступе мелового холма («Альбион» – «белый», помните?). Точнее – я стоял, а он сидел и лениво смотрел в небо.
А я наблюдал за тем, как у берега грузят – точнее, заканчивают грузить – «Большой Секрет». Основная часть погрузки была завершена еще вчера, сейчас дотаскивали мелочь – но мелочь необходимую. Отплытие было назначено на вечер, чтобы с вечерним ветром уйти подальше.
– Я бы поплыл с вами, – вдруг сказал Лаури и, потянувшись всем телом, встал рядом со мной. – Хотя
– Не беспокойся, – угадал я его мысли, – ничего с нами не случится. Джек был в Америке, и опыт плаваний у нас есть…
– Да я и не очень беспокоюсь, – пожал плечами Лаури, ставя на крутой выступ ногу в высоком сапоге с отворотом. – Недалеко от побережья, в устье Делавэра, есть лагерь Сэнди Кларика. Если успеете до конца сентября – застанете его, он поможет освоиться… Ну, пойду я.
– Ты не будешь ждать отплытия?! – Я искренне огорчился.
Лаури помотал головой:
– Нет, зачем?.. – но медлил, а потом протянул мне руку и, когда я пожал ее, цепко задержал мою ладонь в своей и печально улыбнулся: – Ну… ладно. Успехов тебе, Олег. Вроде и виделись нечасто, а все равно ты мой друг… Если вернешься, то, наверное, года через три, не раньше, – меня, должно быть, уже не будет…
Я не стал возражать, потому что это было правдой. И от этой правды мне стало горько и обидно. Лаури тряхнул меня за плечо:
– Ладно, не надо ничего говорить… Если встретишь Тиля – передавай привет!
– Передам, – тихо ответил я, и Лаури, придерживая ладонью рукоять клинка, широко зашагал вниз по тропинке. На полпути замедлил шаг и, повернувшись ко мне, крикнул:
– А все-таки мы не так уж плохо жили! А, русский?!
Вместо ответа я вскинул ладонь. Лаури засмеялся, махнул рукой – и, уже не оглядываясь, исчез в зарослях…
Радица сообщила мне, что на «Большой Секрет» погружено воды на тридцать человек на те же девяносто дней по три литра в день, и в воду положены комочки смолы – не зацветет и не протухнет, можно не бояться. Шторм бурдюкам тоже не страшен, так что все будет в порядке. Следом явилась Ингрид с докладом о сделанных запасах лекарств, и мы вместе с ней отправились на берег. Джек перехватил меня по пути, чтобы сообщить об уложенных двух запасных парусах… короче, я и опомниться не успел, а солнце уже клонилось к лесным вершинам, и на берегу возле сходней оставался я один; за моей спиной резко разносились в ясном вечернем воздухе команды Джека.
Я отвернулся и, в несколько прыжков поднявшись по вздрагивающим сходням, прокричал:
– Сходни убрать! Парус и флаг – поднять! Отплываем!
Закатное солнце ярко осветило белый с алой катящейся свастикой флаг, развернувшийся под ветром.
мурлыкал неподалеку Сережка.
Я тяжело вздохнул и, повернувшись на бок, натянул на голову одеяло.
Сергей наддал:
– По морям и океанам Злая нас ведет звезда! Бродим мы по разным странам И нигде не вьем гнезда…– Гос-по-ди-и, Сергей. – Я отпихнул одеяло и сел. – Ну что за хрень собачья, ну чего ты ноешь, как больной зуб?!
– О, доброе утро, – ничуть не удивившись, поздоровался со мной оседлавший борт Земцов и от полноты чувств начал выбивать босыми пятками дробь по борту. С носа доносился деловитый шум камбуза. Большинство народу, конечно, дрыхло и собиралось дрыхнуть и дальше. – Ветер хороший, идем шесть узлов… Смотри, какой восход!
– В следующий раз лягу спать в каюте, – сказал я в пространство и, поднявшись, подошел к борту.
Сергей был, конечно, прав. Восход оказался классным. Вровень с «Большим Секретом» шли, выскакивая из воды равномерными прыжками, почти полсотни дельфинов. Атлантика была спокойно-серебристой.
Двенадцатый день плавания начался. Последние три дня нас упорно сносило к северу, но не очень сильно. Ветер дул ровный, было тепло и безоблачно.
– Пятнадцать человек на сундук мертвеца — Йо-хо-хо и бутылка рому! Пей, и дьявол тебя доведет до конца — Йо-хо-хо и бутылка рому! —жизнерадостно бухтел Сергей. Я покосился на него, борясь с искушением устроить ему внеплановый заплыв. Потом спросил:
– А как ты думаешь, акулы тут есть?
– А как же? – Сергей покосился на меня. – Ты меня скинуть собрался? Не надо… Есть, есть акулы. Помнишь, какую мы видели пять дней назад?
Я молча кивнул и невольно передернулся. Чудовищная тварь – не меньше когга длиной! – бесшумно всплыла слева по борту и часа полтора шла вровень с нами, не прилагая к этому никаких усилий. Во всем ее теле – от скошенного рыла до острого огромного хвоста – была тупая, непреклонная жестокость, направленная на одно: убийство. Мы все это время торчали у борта в абсолютном молчании, ожидая одного: атаки, которая превратит нас в груду щепы. Но акула ушла так же бесшумно и мгновенно, как и появилась. А я навсегда запомнил ее черный, бездумный и холодный глаз, который видел с расстояния метра в три. Дело было даже не в величине и хищности кархародона – дело было в его абсолютной чуждостимиру, в котором я жил. Урса-переросток. Такой же враждебный моему окружающему…
– Не напоминай, – повторил я. – Так, ладно. Я пойду… подумаю, а потом – с инспекцией по кораблю. Пора начинать день.
– Ну давай, – сказал мне вслед Сергей, и я услышал, как он завопил:
– Еще не бывал ты на Конго-реке… Дернем, парни! Дернули! Там жмет лихорадка людей в кулаке… Перн… ой, то есть – дернем, парни! Дернули!..Первым делом я завернул в сортир. Пардон – в гальюн, помещавшийся в корме, за-под каютой. У меня это заведение всегда вызывало отчетливое опасение. Мне так и представлялось, как я сажусь над дырой, доски подламываются – и я лечу в гостеприимные воды Атлантики точно под киль нашего корабля. Басс напротив – уверял, что там ему приходят в голову самые лучшие идеи и именно там он сочинил песню, которую вот уже три дня распевал весь «Большой Секрет».
По столу качка таскала бортжурнал, который я вчера забыл закрыть. Как ни странно, на рундуках сидели Ленка Власенкова и Ленка Чередниченко. Наша завхоз зачитывала что-то по блокноту, девчонка Сергея писала обломком угля прямо на столе. На меня они нагло внимания не обратили.
– Вы, может, спать бы пошли? – почти робко предложил я. – Поздно… то есть, рано уже.
Ленка Власенкова снизошла до ответа.
– Мясо плесневеет, – угрожающе, как о конце света, заявила она. – Из той партии, где… которую, то есть, перед самым отплытием коптили. И лук подгнивать начал. Витаминов лишимся, надо перебрать лук, а мясо почистить и подсушить на ветерке…