Не от мира сего. Криминальный талант. Долгое дело
Шрифт:
— Не читал.
— Чего ж так?!
— Какие… стихи?
— Ну хотя бы прочел сонет «Шумел камыш, деревья гнулись…»
Парень оживился и понимающе усмехнулся.
— Подозреваю, что у тебя есть гитара, а? — спросил инспектор.
— Есть, — подтвердил Торба.
— И магнитофон, а? И телевизор, а?
— Ага, — согласился парень.
— Выбрось ты их, голубчик, не позорь наш просвещенный век. Не позорь ты наше всеобщее образование. И читай, для начала по капле на чайную ложку, то есть книжку в год. А
Торба моментально вскочил и пошел из кабинета не простившись. Это был второй потерпевший, у которого пропало сто двадцать три рубля.
Петельников чувствовал, что его любопытство до хорошего не доведет — добровольно вешать на себя сомнительное дело, по которому нет свидетелей, а оба потерпевших ничего не помнят и никого не смогут опознать. Верный добротный «глухарь»; будет висеть с годик, и будешь ходить больше к начальству оправдываться, чем вести оперативную работу. А ведь этих ребят просто было убедить, что с ними ничего не случилось. Да и сам Петельников не уверен — случилось ли что с ними…
Он усмехнулся. Если бояться «глухарей», то не стоит работать в уголовном розыске. А если не быть любопытным, то кем же быть — службистом?
Рябинин разобрал сейф и сложил в одну пачку разрозненные листки со смешными выписками. Он еще улыбался, когда, стукнув на всякий случай в дверь, в кабинет шагнул Вадим Петельников.
— Вспомнил анекдот, Сергей Георгиевич? — спросил инспектор и тоже улыбнулся, погребая руку следователя в своей широкой ладони.
— Зачем ты сразу раскрываешься? — печально вздохнул Рябинин.
Петельников сел на стул и расстегнул пиджак, полыхнув длинным серебристо–оранжевым галстуком с толстенным модным узлом. Инспектор осторожно молчал, зная, что вопросом он нарвется на шпильку, как на неожиданную занозу в перилах.
— Как это раскрываюсь? — все–таки спросил Петельников, чтобы узнать, какова она, эта шпилька.
— Человек улыбается. А почему человек может улыбаться? Анекдот вспомнил, водки выпил, женщину увидел… Типичный ход мыслей работника уголовного розыска.
— У нас не прокуратура, Сергей Георгиевич, улыбаться некогда.
— Да?! — удивился Рябинин. — А я не доверяю людям, которые не улыбаются.
— Да?! — теперь удивился Петельников. — Я вчера часа два беседовал с одним завмагом. Он мне всю дорогу улыбался. Рот открыл, губы растянуты — и сидит, как незастегнутый портфель. А почему? Недостача у него крупная.
— Завмаг не улыбался, а ухмылялся. А ты у меня улыбнешься, — следователь протянул листки.
Смех охватил инспектора сразу — он вообще легко поддавался веселью.
Рябинин никогда не смог бы объяснить, что в этом не очень интеллигентном смехе инспектора особенного. Не смог бы объяснить, как он в этом смехе видит широту, силу и ясность души. А может быть, он просто хорошо знал Петельникова по оперативной работе.
Рябинин
— Могу пополнить коллекцию, — перестал смеяться инспектор. — Вчера получил заявление. Как там… Ага… «Прошу соседа по моей жалобе не привлекать, так как вчера он попросил у меня прощения и три рубля».
Рябинин усмехнулся, действительно записал и спросил:
— А ты что такой нарядный?
— По этому поводу и пришел.
— Спросить, пойдет ли тебе жабо? Кстати, разрешается работникам уголовного розыска носить жабо?
— Хоть корсет, лишь бы «глухарей» не было.
Петельников не улыбался. Рябинин видел, что он уже думал о том, ради чего пришел.
— Давай, Вадим, выкладывай. У тебя, я вижу, какая–то детективная история.
— Сам знаешь, Сергей Георгиевич, что у нас детективных историй не бывает.
— Это верно, — вздохнул Рябинин. — Сколько работаю, и ни одной детективной истории. Что такое уголовное преступление? Сложная жизненная ситуация, которая неправильно разрешается с нарушением уголовного Кодекса. Впрочем, иногда и несложная.
— А писатели эту ситуацию придумывают.
— Пожалуй, дело даже не в придумке, — медленно сказал Рябинин. — А в том, что они эту ситуацию ради занимательности безбожно усложняют, чего не бывает в жизни. Жизнь, как и природа, выбирает самые краткие и экономичные пути. Например, труп. Ведь чаще всего он лежит на месте убийства. А в детективах он в лифтах чемоданах, посылках…
— Даже в сейфах, — вставил Петельников.
— Даже в холодильнике, я читал. Кстати, у меня есть английский детективчик.
— Ну?! — оживился инспектор, смахнув на миг заботы.
— Можешь не просить, завтра принесу. Слушай, а почему мы любим детективы? Казалось, нам на работе уголовщины хватает…
— Потому что закручено.
— Это верно, — согласился Рябинин и тут же добавил: — Потому что детективы никакого отношения к уголовным делам не имеют. Это просто оригинальный жанр литературы.
— Попадается и неоригинальный. А почему бы тебе, Сергей Георгиевич, не написать детективную повесть? — вдруг весело спросил Петельников и не то чтобы хитро посмотрел, а как–то слишком серьезно для такого легковесного вопроса.
Рябинин замолчал, словно забыл, о чем они говорили. Ему стало слегка неприятно, будто он что–то тщательно спрятал, а оно, это спрятанное, оказалось торчащим на виду. Вот так шел он как–то по безлюдной улице, думал очень плохо об одном человеке, не собирался никого встретить, но повернул за угол, столкнулся с тем самым человеком нос к носу. Рябинин не успел изменить выражения лица и до сих пор убежден, что тот увидел его мысли. Здесь было проще — Петельников заметил, что он готовит материал впрок, как хозяйка осенью консервы.