Не от мира сего
Шрифт:
— Пока нет, — ответил Илейко.
— А чего ж тогда кричал?
— Так про запас. Вдруг, накатит.
Они немного помолчали. Святогор сел на мох и вытянул по склону ноги. Илейко поблизости переминался с ноги на ногу.
— Что там видел? — поинтересовался метелиляйнен.
— А ничего — слишком быстро бежал, — развел руками лив. — Кусты какие-то растут. Сейчас пойду еще посмотрю.
— Страшно? — попытался разузнать Святогор.
— Ага, страшно, — согласился Илейко. — Страшно интересно.
Он пошел исследовать окрестности, уже не торопясь.
Четыре крупных треугольника по краям, два поменьше противоположно друг другу, а в центре фигура, чем-то напоминающая гроб, только без крышки. Илейко даже прилег в нее — больно велика. Для Святогора, пожалуй, тоже. Он прошелся вдоль каждой из сторон и обнаружил еще бревна, расположенные достаточно просто: они образовали огромный прямоугольник, в который оказалась вписана эта Звезда Давида. Все было каменное, поддерживающее друг друга, препятствующее, чтобы хоть какое-нибудь из бревен обрело подвижность. А каждая из сторон прямоугольника лежит на круглых скосах сфер, окружающих это загадочное сооружение, то ли сопок, то ли камней.
Что получается? Получается, надо звать Святогора.
Тот продолжал сидеть в прежнем своем положении и, казалось, любовался природой.
— Ну? — спросил он.
— Долго будешь истукана (istua — сидеть, в переводе, примечание автора) из себя изображать?
— Да ты посмотри, как хорошо вокруг! — обвел рукой полукруг метелиляйнен. — Ни черта не видать! Лепота (lepo — покой, в переводе, примечание автора)!
— А вниз спуститься не хочешь? — Илейко горел нетерпением, чтобы поделиться своими загадочными находками.
— А можно? — теперь уже Святогор пытался рассмешить лива, и тот сделал приглашающий жест рукой: прошу, мол.
Великан, кряхтя, как дед, поднялся на ноги и начал осторожно спускаться, бормоча про себя: "Ничего не понимаю. У них сегодня День Открытых дверей?" Никаких позывов остановиться, повернуть обратно, а то случится что-то ужасное, не ощущалось. Да, вообще, никаких страхов. А из беспокойств — смотреть под ноги, чтобы нечаянно не упасть. За все время, что он осел невдалеке, такого не было никогда. Конечно, заглядывал на Арантрату Святогор не каждый день. Но всегда, забравшись на вершину одного из шести круглых мшистых камней вокруг, волны страха накатывали неумолимо. Одна — за другой, и одна — краше другой.
Наконец, впервые, ему удалось увидеть то, что всегда было скрыто от взгляда. А смотреть-то было, собственно говоря, не на что: потянутые от времени мхом и ягодниками бревна, настолько древние, что дерево превратилось почти в железо. Не сгнило от дождей и вьюг, а наоборот уплотнилось. А вот само железо, некогда бывшее скобами в местах стыков, превратилось — нет, конечно, не в алмаз или корунд — а в труху, имевшую форму и былой объем. От щелчка ногтя она ломалась с сухим звуком и запросто перетиралась в пыль, стоило только надавить пальцами.
Илейко показал на фигуру, образованную бревнами в центре, формой напоминающую гигантский гроб.
— Словно для гиганта даже среди метелиляйненов, — сказал он. — Как есть — каменный гроб без крышки.
Святогору захотелось узнать, каких же размеров мог достигать тот, что мог бы вместиться внутри. Он прилег, вытянувшись во весь свой богатырский рост, хотя прекрасно понимал, что диковинная форма — всего лишь результат хитросплетения уложенных неведомым архитектором бревен.
— А ведь, как пить дать — гроб, — сказал, отойдя назад для лучшего обзора, Илейко. — Только таких, как вы — двое нужно, или даже двое с половиной.
— Сколько огороженных бревнами фигур-то получается? — внезапно спросил Святогор, не пытаясь сам подняться. Ему почему-то было комфортно вот так лежать и смотреть в бездонное небо над головой.
Илейко пересчитал, обходя и перешагивая через окаменевшие бревна.
— Шесть треугольников, — сказал он, наконец, закончив. — Да шесть иных форм по краям.
— Да шесть сфер, поддерживающих этот Ковчег, — добавил Святогор. — Шесть — шесть — шесть. Число Зверя.
Голос его звучал все слабее и слабее, будто метелиляйнен засыпал.
— Погоди, погоди, какой Ковчег? — спросил лив, но великан ничего не ответил. Он закрыл глаза, и лицо его сделалось покойным и расслабленным. Казалось, он просто уснул, потому что устал. Даже прихрапывать начал. Илейко удивился: никогда не водилась за Святогором такая привычка. Он прислушался и внезапно понял, что это не храп — это поскрипывание и треск. Он сам по себе не бывает, разве что, если ломается что-нибудь.
Словно в подтверждении догадки, треск перерос в единый грохот, и на том месте, где только что так покойно лежал Святогор, взметнулась пыль. Илейко бросился к образовавшемуся пролому, но еще одна доска, тонкая, как бондарный обруч, обвалилась вниз. Тогда он лег и пополз, как, бывало, делают на неокрепшем льду.
Святогор лежал ниже на пару шагов, на такой же ровной поверхности, и ноги его прижимала упавшая следом балясина. Он не шевелился, только глаза, бесцельно блуждающие взглядом по новому помещению, куда он попал, свидетельствовали, что падение его не убило. Илейко повернулся назад, чтобы взять из своего мешка веревку и с ее помощью вытащить великана, но его движение вызвало обвал еще одной балки — она упала на ноги чуть ближе к поясу метелиляйнена. "Черт", — подумал лив. — "Словно обручами прижимает Святогора к этому гробу".