Не отдавай меня ему
Шрифт:
— Пригоняй в салон, — сразу же согласился я.
Вчера Всеволод за быструю и качественную работу заплатил мне мой месячный оклад, поэтому отказываться от его предложения было бы просто глупо.
— Давай у меня в гараже, тачка не заводится совсем. Адрес скину, когда подъедешь?
— Часа через два, — прикинул я, — жду.
— Бывай.
Я отбросил мобильный на пассажирское сидение и увеличил скорость.
Доехал до клиники, припарковался и прошелся по территории, заглядывая в каждую мусорку.
Порадовавшись тому, что дворник с
Решительно вошел в здание поликлиники, нашел в списках номер кабинета, где принимал Вяземский, и сразу же рванул к нему.
Для приличия постучал в дверь, открыл и в лоб спросил:
— Вяземский — это вы?
— Я. Часы приема еще не начались, молодой человек…
— Я не на прием, — отрезал я, запирая дверь за своей спиной.
Подошел к столу, протянул доктору Машины анализы и сжал зубы.
— Кондратьева, — вздохнул он, снимая с носа очки.
Сжал пальцами переносицу и устало поинтересовался:
— Вы ей кто?
— Неважно. Я хочу знать подробности о ее диагнозе и о клинике, где ее можно вылечить. Маша говорила что-то про столицу…
— Сядьте, пожалуйста, — попросил Вяземский.
Я приземлился на стул, сложил локти на колени и ждал.
— У Марии очень серьезное заболевание, — начал доктор, старательно подбирая слова.
— Это я уже понял. Как ее вылечить?
— Честно? Никак. Не горячитесь, молодой человек, иначе я вызову охрану. По закону я не имею права вам ничего рассказывать, но… Жалко девчонку, хорошая.
— Мне нужно хоть что-то… — взмолился я.
Вяземский опустил голову, снова собираясь с силами:
— Я тебе так скажу. После того как ко мне на стол попали ее анализы, я запросил консилиум. Отправил их своим коллегам, но все настроены решительно — операция невозможна. Может, если бы она пришла полгода назад, кто-то бы смог, но сейчас… Опухоль почти вплотную к дыхательному центру. Эта та часть мозга, которая заставляет нас дышать. Заденем — и все. Никто не хочет идти на такой риск, учитывая, что у опухоли нет четких границ.
— И что, просто дать ей умереть? — цепляясь за последнюю ниточку надежды, прохрипел я.
Доктор поднялся со своего места, спрятал руки в карманы медицинского халата и отвернулся к окну:
— Я работаю уже двадцать лет, парень, и до сих пор не научился сообщать такие новости. Кто ты ей?
— Жених, — я опустил голову и устало потер лицо ладонями.
— Она умрет легко, — каждое слово Вяземский выдавливал из себя, — просто перестанет дышать. Девяносто девять процентов смертей происходит во сне. Она спокойно уснет, без боли.
Я резко подскочил с места и ударил кулаком об стол:
— Должен быть выход.
Вяземский спокойно обернулся, никак не реагируя на мой приступ.
— Можно попробовать в Москву, но…
— Но… — вскинулся я.
— Повторю: обратилась бы она полгода назад… Сейчас есть множество инновационных программ, в Москве могли
Я сжал ладони в кулаки, неистово желая вынести пессимисту челюсть. Но что-то остановило. И заставило посмотреть ему в глаза.
— Дайте номер клиники в Москве, — потребовал я.
— Держи. Мой тебе совет, парень: ей нужен сейчас полный покой и как можно больше положительных эмоций. Послушай меня. Я видел тысячи пациентов в этом кабинете. Тысячи. И такие опухоли, как у твоей невесты, я видел не одну. Кто-то боролся, кто-то просто доживал свои дни, но итог один. То, что я сейчас скажу… Это не те слова, которые должен говорить врач, но… Ей недолго осталось. И у тебя два варианта. Обречь ее на болезненное лечение, «химию» и потратить все, что у тебя есть. А можешь скрасить ее последние месяцы жизни. Потрать эти деньги на путешествие, дай ей эмоций. Пусть перед смертью она радуется жизни, а не проводит время в больнице.
— Да пошел ты! — процедил я.
Я забрал визитку, спрятал в карман, забрал все анализы и молча вышел в коридор. Хлопнул дверью, сжал зубы и со всей дури впечатал кулак в стену.
Мне казалось, что меня и самого заперли в клетку из четырех стен и запечатали выход.
Вернулся в машину, схватил мобильный, достал визитку и позвонил в клинику.
Спустя пятнадцать минут готов был ехать в Москву и разобрать ее к чертям, когда меня футболили от одного специалиста к другому. Наконец, меня соединили со светилом, и он потребовал все анализы Маши скинуть ему на электронную почту для ознакомления.
И выставил счет. За консультацию.
Я отправил нужную сумму банковским переводом и ждал, барабаня пальцами по рулю.
А через тридцать минут мне перезвонили:
— Мы не даем гарантий, но вы можете приехать и лично встретиться с доктором. Постараемся подобрать для вас лечение…
— Ее можно вылечить? — перебил я.
— Полностью — нет. Но можем попробовать отсрочить неизбежное…
Дальше я ничего не слышал. А в голове поминальным звоном отдавались слова Вяземского: «И у тебя два варианта. Обречь ее на болезненное лечение, „химию“ и потратить все, что у тебя есть. А можешь скрасить ее последние месяцы жизни. Потрать эти деньги на путешествие, дай ей эмоций. Пусть перед смертью она радуется жизни, а не проводит время в больнице».
Мне на почту пришел прайс от московской клиники. Посмотрел на цифры и охренел от стоимости одного приема.
— Сука-а-а-а-а! — я замолотил ладонями по рулю. — Не может быть, чтобы не было выхода! Не может!
Резко запрокинул голову, ударяясь затылком о подголовник и задыхаясь от гнева и боли.
Маша, блядь ты такая, Маша! Почему ты не следила за своим здоровьем? Почему не обратилась к врачу полгода назад? Почему ты сама себя убивала? Методично, медленно и прицельно!
В тот момент я ненавидел все. Даже ЕЕ. За то, что затянула, не обратилась вовремя к специалисту.