Не отдавай меня ему
Шрифт:
— Да, — согласилась я, — все именно так.
Молча поднялась, передала Агату Вадиму и постаралась уйти, но Милана схватила меня за локоть:
— Не смей больше с ним видеться, поняла? Иначе ты мне больше не сестра.
Я выдернула локоть, вышла в гостиную, надела свитер потеплее, не обращая внимания на недовольство Миланы и Вадима. Взяла заряженный телефон с тумбочки, надела обувь, куртку, шапку, не чувствуя ничего.
Мозг выключил тумблер, отвечающий за чувства.
— Куда ты? — спросил Вадим, когда я потянулась к дверному замку.
—
Медленно вышла, заперла дверь и, пошатываясь, спустилась на два этажа ниже. Достала телефон, разблокировала его, набрала номер Тани. Он оказался выключен. Тогда я зашла в мессенджер, нажала на значок микрофона и заговорила мертвым безэмоциональным голосом:
— Ты мне нужна, слышишь? Ты мне сейчас как никто нужна, Таня. Побудь хоть немного старшей сестрой, прошу. Я не справляюсь, я ломаюсь. Прошу, позвони мне, встреться со мной, ты так мне нужна.
Убрала палец с кнопки, дождалась, пока сообщение уйдет, и медленно побрела на улицу. Метель стихла, под ногами шуршал снег, напоминая, что я еще жива. Пока жива.
Не глядя по сторонам, просто шла куда глаза глядят.
— Мария, присаживайтесь, — суетливо отводя глаза, просит доктор.
— Я с ребенком, ничего? — смущаюсь я. — Не с кем оставить.
— Эм-м-м, зря, конечно. Разговор будет сложным.
— Говорите, — решительно прошу я.
— Пришли ваши анализы и…
— Не тяните, — прошу я, внутренне холодея.
Я чувствую, как все внутри покрывается коркой льда.
Доктор молчит и собирается с силами. Встает, задумчиво потирая подбородок, и достает снимок.
— Я по-простому объясню. Мария, у вас опухоль в голове размером примерно с грецкий орех. Я долго не звонил, консультировался с коллегами, — доктор берет паузу. — Неоперабельная. Никто не возьмется, опухоль без четких границ, огромных размеров, у дыхательного центра. Риск, что вы умрете на столе, слишком велик.
— Я умру? — голос надломленный, не мой.
Врач опускает голову и громко выдыхает.
— Сколько мне осталось?
— Никто не знает. Неделя, месяц, год. Я не знаю. Но будем оптимистичны. Вот визитка отличной клиники в столице, у них есть необходимое оборудование, но гарантий никто не даст.
— У меня нет таких денег, — я опускаю голову и сильнее прижимаю к груди Агату, — а если и найду, то гарантий никаких нет, верно?
— Нужно попробовать.
— Какова вероятность, что я выживу? — спрашиваю в лоб.
— Мала. Очень, — доктор отводит взгляд и говорит почти шепотом. — Но вы попробуйте. Возьмите визитку, вот ваши анализы, снимки, диагноз. Возьмите, Мария.
Реальность плывет, осознание не приходит. Я в дурном страшном сне и скоро проснусь.
Беру папку с документами, Агату и медленно иду к выходу. Нет, это неправда, это все не со мной. Это сон, я жива и буду жить еще долго. Я увижу, как растет Агата, как она идет в первый класс, отпраздную ее выпускной. Я обязательно стану счастливой, найду свою любовь и узнаю, каково это — любить.
А диагноз — это неправда. Со мной такого не могло приключиться. Не мог бог меня так наказать. Не мог.
Выхожу на улицу и выбрасываю документы в мусорное ведро. Этого нет. Этого нет. Нет диагноза, нет опухоли, и подтверждения этому нет.
Еду домой с Агатой, глядя на себя со стороны. Нужно жить здесь и сейчас. Нужно помочь Марату, да, его маме нужна помощь.
Варю суп, снова собираю Агату и делаю вид, что все хорошо, потому что так и есть.
А потом отталкиваю Марата. Я вижу, как он смотрит на меня. Вижу, что мы сближаемся. Я все понимаю и сама к нему тянусь. Но я не имею права сближаться ни с кем больше. Не хочу. Мне больно.
Я шла, низко опустив голову, и прокручивала в голове слова доктора. Понимала, что начинаю сходить с ума. Жалкий уход, жалкая, серая прожитая жизнь.
И все те, кого я считала близкими, меня ненавидят. Все.
Я свернула за угол и осмотрелась. Я оказалась во дворе общежитий, где сдавали комнаты. Голова закружилась, я взглядом нашла лавку и побрела к ней.
— Маша? — услышала за спиной голос, от которого все мышцы в теле заныли.
Резко обернулась и встретилась с диким взглядом черных глаз. Марата шатало, в глубине его зрачков плескалось безумие. Он стоял напротив, спрятав руки в карманы, и, кажется, не верил себе.
— Что ты здесь забыла? — рявкнул он.
— Я… гуляла, — прошептала я.
— Возле моего дома?
— Я не знала, что ты здесь живешь, — растерянно призналась я.
— Не знала, — он криво усмехнулся и пошатнулся.
— Ты пьян? — испугалась я.
— Хуже, Маша, — прохрипел он, делая шаг ко мне, — хуже.
Подошел, схватил за плечи и потерся носом о мою щеку. По телу пробежали мурашки, а я сглотнула.
— Я, по-твоему, кто, Маш? — горячо заговорил он. — Я для тебя кто? Жилетка, в которую можно поплакаться? Спаситель? Или жертва, которую нужно спасать? Кто я, Маша? Почему ты смотришь на меня как на мужика, которого хочешь, но отталкиваешь? Почему? Я плохой для тебя? Бедный? Неправильный? Почему, Маш? Все ж хорошо было, почему так?