(Не) отец моего малыша
Шрифт:
***
Сидя в коридоре, в ожидании, когда меня вызовут в операционную, я успела сгрызть на руках практически все ногти, до самого основания. Меня тошнило. Несколько раз я отлучилась в туалет, мучаясь от спазмов в желудке.
Голова кругом. Сердце навылет.
Я как будто ожидала собственной посмертной казни.
В конце концов, дверь кабинета отворилась.
— Демидова! — Властное и резкое эхо донеслось из небольшой, светлой комнаты, вынуждая меня подпрыгнуть на месте и, на негнущихся
В операционной меня встретила полноватая дама в белом чепчике и белом халате. В комнате было прохладно. Пахло спиртом, медикаментами.
И… смертью.
— Демидова, проходи и располагайся в кресле, — фыркнула медсестра, с противным звуком натягивая на руки латексные перчатки. — Быстрее, пожалуйста, не задерживай очередь. После тебя ещё пять пациенток.
Застыла, взглянув на стол, на котором сверкали хирургические ножи, щипцы и прочие, внушающие дикий ужас инструменты, и у меня ноги подкосились от потрясения, а голова пошла кругом.
Темнота накрыла внезапно. Пальцы онемели. По мышцам прошли судорожные волны. Схватившись за стену, я практически лишилась чувств.
— Едрит Мадрид! — выругалась медсестра, подбегая ко мне с небольшим стеклянным пузырьком. — Дыши давай! Нюхай, глубже!
Стало ещё хуже. Меня затошнило, когда в нос ударил резкий запах аммиака.
— Не переживай ты. Больно не будет. Татьяна Ивановна профессионал своего дела.
Но она врала.
Я знала, что будет!
Душевная боль… она не сравнится с болью телесной. Её ведь не унять таблеткой. Она останется со мной навсегда. Будет душить и убивать... до самой смерти.
Обхватила живот руками, как бы защищая.
По щекам полились слезы.
Ему будет больно.
Его просто вырежут ножом.
Да кто я такая, чтобы вершить его судьбу?
Я во всем виновата. Я совершила грех, переспав с незнакомцем, который оказался тем ещё ублюдком!
А ребёнок не виноват, что его мать дура.
— Я передумала. Оставить хочу!
Толкнула медсестру в сторону, когда она меня к креслу под локоть вела, так что медсестричка практически свалилась спиной на тот стол с жуткими инструментами, и прочь убежала.
Свернула не в ту сторону, запуталась в лабиринте незнакомых коридоров огромного медицинского центра и, кажется, попала в другой корпус. Там больше не было плакатов о вреде абортов, методов контрацепции или строении половых органов. Там я увидела плакаты с номерами телефонов «колл-центров» детских домов и фирм, занимающихся опекой, в которые можно было отдать новорожденного, подыскать ему достойную семью. Молодую пару, например, у которой не получается никак забеременеть, но они очень хотят малыша.
Выдохнув, немного успокоившись я твёрдо решила...
Что рожу. И отдам в другую семью.
***
«Ага, в
Я не смогла убить своего малыша. В тот же день прибежала домой, упала на колени перед мамой и полвечера проплакала.
Больше не могла скрывать, терпеть и врать. Решила всё ей рассказать.
— Прости меня, мамочка, прости! Я не хотела. Не знаю, как так получилось.
Она сразу догадалась, в чём причина таких бурных слёз.
Просто положила свою тёплую ладонь на мою голову и нежно-нежно погладила:
— Расскажи, милая, что случилось? Давай. Всё, по порядку.
И я рассказала.
Она выглядела спокойной. Не истерила, не бранилась. Тем, более, не подняла на меня руку, а следовало бы!
— Мы справимся. Вместе. С тобой. Ты у меня сильная девочка.
Я впала в ступор от такого вот спокойного ответа. Мне казалось, она просто разорвёт меня на куски и выставит вон за то, что породила на свет безголовую проститутку.
Да, мама порой бывала груба. Но, исходя из своего характера, она всё же очень мягкий и очень душевный человек. Отец нас бросил. Когда мне едва исполнилось четыре года. Нашёл молодую пигалицу, с талией как у осы, с ногами от ушей. Подарил ей нашу машину, на которую они вдвоём пахали как проклятые, а потом, и вовсе исчез, подписав развод, мол: «Риточка, увы, но я тебя разлюбил. Прости, так бывает. Растолстела после родов, на тебя у меня больше не встаёт. Если займёшься собой, так уж и быть, может вернусь».
Подонок!
У нас даже не осталось ни единой его фотографии. Я сама их уничтожила. Когда повзрослела. Просто разодрала в клочья его напыщенную рожу, сияющую на чёрно-белой бумажке, и смыла в унитазе. Кто знает, что с ним стало сейчас? Может эта его циновка лощеная где-то в кустах подрезала, отобрав машину и деньги, которые он у нас украл, из общей копилки. Повезло хоть, что квартира цела осталась. От бабушки в наследство. Дед, когда служил, лично завещал, на единственную дочку и внучку. Хорошо, что мать не успела официально прописать отца-подонка в нашей квартире, как изначально хотела.
Любили ли они друг друга?
Мама любила. А отец… скорей всего по залёту женился.
Охмурил её, простодушную студентку медтехникума, обещая красивую жизнь, да дитя заделал. Дед мой, покойный, бывший военный — подполковник, хорошо так приструнил безнравственного чпокаря, на четыре года хватило.
Мать говорила, он совсем другим был, когда сватался к ней. Уверенный в себе, высокий, широкоплечий. Девки за ним табунами шныряли. Но иногда нужно немало времени, чтобы по-настоящему узнать человека. Люди, как правило, познаются в беде.