(Не) отец моего малыша
Шрифт:
Да, все эти годы я не могла впустить в свой разрушенный мир другого мужчину. И все эти годы мне не хватало мужской заботы, тепла, поцелуев, поддержки.
Я проклинала Кирилла, ненавидела. И сейчас тоже. Но когда он трогал меня ТАК чувственно, я теряла себя. Я начинала жить первобытными инстинктами. Где существовал лишь секс. Удовольствие. И стремление к размножению. Запрограммированное природой.
— Всё будет хорошо… Расслабься, девочка. Я помогу тебе. Я тебя пожалею. — Растирая огрубевший сосок между пальцами всё быстрей и быстрей, целуя в шею, покусывая мочку уха, — Да, моя красавица. Я хочу услышать, как ты дышишь,
Это было грязно и подло. Но, так, или иначе, похоть взяла верх над разумом.
— О, дааа! Как же мне, бл*ть, тебя не хватало!
Резко сорвал с меня блузку. Следом в темноту улетел лифчик. Кирилл толкнул меня вперёд, поставил на карачки, рывком задрал юбку до поясницы, освобождая от ткани округлую попку. Я то и делала, что часто-часто дышала ртом, глядя в темноту широко распахнутыми глазами. Руки и ноги тряслись. Лучше чувствовать возбуждение, чем всепоглощающий страх замкнутого пространства.
— Жаль, что здесь темно, как под землей в могиле. — Загребущие руки шарили по всему телу, отыскивая промежность. Хлёсткий шлепок по попе и мой предательский «Ах!». — Ммм, моя сочная ягодка... Уже потекла? Скучала? Вижу, что скучала. Не обманывай, малышка. Ты до сих пор сходишь от меня с ума.
Два грубых мужских пальца врезались в промежность. Кирилл жадно потрогал складки поверх трусиков. С напором сжал набухшую киску. Я снова не удержалась от проклятого стона. Оказалось, что тонкая ткань нижнего белья меньше, чем за секунду насквозь пропиталась женскими соками. Хоть выжимай.
На короткий миг Кирилл убрал от моих трусиков руки. Я услышала, как мужчина громко втянул ноздрями воздух. Причмокнул. На выдохе восторженно выдал:
— Твою мать! Какая же ты сладкая, девочка. Твоя киска самая вкусная из всех, что мне приходилось пробовать. Ты как сливочное мороженое, Демидова. Моё любимое. Хотя нет, ты… ещё вкуснее.
Чёртов извращенец!
Кажется, он только что облизал свои пальцы, покрытые моими соками.
Я мысленно выругалась, вместе с тем почувствовала, как щёки вспыхнули огнём смущения. Звук расстегивающейся молнии. Клацанье пряжки ремня. Шуршание одежды… Мне стало очень и очень дурно от осознания того, что сейчас произойдет с минуты на минуту.
Тонкая кружевная ткань стрингов отодвинулась в сторону. Ноющих складок промежности коснулась гладкая и влажная головка огромного, возбуждённого члена.
— Не надо, Кирилл! Я не хочу! Я тебя ненавижу! — Захныкала. Попыталась вырваться, ударить мерзавца, но Большаков накрыл меня своим тяжёлым телом, придавил к полу и резко вошёл. — Аааах!
— Лиляяяя! — Толчок. Ещё один. И ещё два резких. В мягкую, сочную плоть. — Врушка! Какая же ты наглая врушка. — Он двигался ритмично, но не грубо, старательно сокращая ягодицы, а я жалобно вопила в его ладонь, которой он накрыл мой рот.
Сил бороться с неизбежным по-прежнему никаких не было. Да и какой в этом смысл? Мы заперты. Замурованы во тьме. Бежать некуда. Сопротивляться тоже.
Поздно. Он овладел мной. И будет делать это до тех пор, пока я дышу.
Пока в моей груди бьётся это предательское, непослушное сердце.
***
— Кончай, Цветочек. Кончаааай! Ну же.
Шлепки паха о влажные ягодицы. Он насильно вталкивает свой палец в мой рот и грозно приказывает:
— Соси!
Я начинаю усердно работать языком, вот-вот и получу разрядку. Возбуждение зашкаливает. Адреналин бушует в крови, превращая мою кровь в бурлящую магму. Нет, в этот момент я не думаю о том, что мы трахаемся без средств защиты. В этот момент я ни о чем не думаю, лишь мечтаю избавить свой низ живота от адского давления. Как и не думаю о том, что Кирилл уже кончил. Практически сразу, как только в меня ворвался. Толкался внутри, пыхтел и кряхтел, размазывая сперму по моим половым губам, ягодицам, спине. Покрывая меня, законную собственность, своим вязким белком с головы до ног. Зарычав, он шлепнул меня по ягодицам, схватился за бёдра и с рыком излился внутрь, пульсирующего в оргазме лона, ещё раз.
И я кончила. В тандеме с ним. Нет, не кончила, а разлетелась на миллиард атомов, как сработавшая взрывчатка. Упала на пол. Плевать, что он грязный, плевать, что мы всё ещё в лифте, сношаемся как два диких животных.
В момент, когда я тряслась и корчилась в последних судорогах кайфа, неожиданно, окружающее пространство озарилось ярким светом. Лифт загудел. Его двери с характерным хлопком резко распахнулись, открывая мне шанс к долгожданной свободе.
Я чувствовала, как Большаков все ещё дёргается внутри меня, как его горячее семя наполняет меня собой, резкими пульсирующими выстрелами, и как моё лоно сжимается вокруг его члена, а по нервам хлещет ток.
Закрываю глаза. Обмякаю в руках миллионера, пока он продолжает крепко-крепко сжимать мои бёдра и сипло дышать мне в затылок.
А после приходит осознание того, что сейчас только что произошло.
Мама.
Я трясусь. Корчусь от шока. Уже нет от оргазма, а от ошеломления.
Что произошло? Как мы… Как это произошло? Ох, нет.
Брызги слёз в глазах. Вскакиваю на ноги. Со всей силы отталкиваю ублюдка к стене, а сама, спотыкаясь, выскакиваю прочь из лифта.
— Лили, постой!
Рыдаю, дрожащими руками пытаюсь прикрыть разодранную этим диким зверьём блузку, но они не слушаются. Будто это не мои руки. А два протеза.
Я не успеваю убежать далеко. Он хватает меня за запястье, тянет на себя. Наши тела сталкиваются друг с другом. Эмоции прут через грань. Мы находимся примерно на пятом этаже высотного здания, но здесь по-прежнему темно и безлюдно. Помещение освещается лишь парой резервных светильников.
— Ты больной придурок! Ты подонок и сукин сын! Ненавижу тебя! — забилась в мощном захвате этого циничного мерзавца, мечтая голыми руками выцарапать ему глаза, исполосовать ногтями его ухмыляющуюся, довольную рожу. Ухоженную, породистую, покрытую лёгкой щетиной рожу.
Меня понесло. Я потеряла контроль не только над своими словами, но и над действиями тоже. Я набросилась на мужчину как дикая кошка и принялась колотить кулаками его грудь, а он... эта сволочь улыбается до чертиков, в широко распахнутых глазах, цвета тёмного меда. Вот ведь! Следовало бы прикусить язык, ибо такой член как Большаков не выносит оскорблений. И готов убить даже за случайный взгляд, который мог бы ему не понравиться. Но сейчас, после той дряни, что случилась нами минутой ранее, мне было как-то плевать. Пусть убивает. Заслужила. Я и сама готова была наложить на себя руки после такого-то небывалого позора.