Не откладывай убийство на завтра
Шрифт:
– Да среди нас вообще одни актрисы, – проговорила блондинка.
Надя отошла в сторону и достала мобильный.
– А Лену Мишукову знаешь?
– Я тебе не справочное бюро, за каким хреном привязалась?
Надежда подошла к подруге и, мерзко ухмыляясь, известила:
– Сейчас тебе все разъяснят.
Не успела Копейкина ответить, как за ее спиной, словно из ниоткуда, вырос здоровенный мужик.
– Проблемы?
Катка пошатнулась.
– Вы кто?
– Ты чего мешаешь девчонкам работать?
– Я… мне…
– Если хочешь снять для себя бабу, так и скажи, а нет… попутного ветра в горбатую спину.
– Никого я снимать не хочу, а вы… – Кату осенило, – их «мамка»?
– Чего?
– Ой… я хотела сказать, «папка»… ну, в смысле, сутенер?
– Коль, да она больная на голову!
Мужик сплюнул на асфальт и вытащил руки из карманов джинсов.
– Я все поняла! – Ката попятилась к машине. – Спокойно… уже уезжаю, приятной вам ночи, девочки, всех благ, трудовых, так сказать, успехов.
Запрыгнув в салон, Катка завела мотор и надавила на газ.
– Ну и идиотка, – выговаривала она себе, – просто клиническая дура, за каким хреном я приперлась на Тверскую? Наверняка у Мишуковой имеется квартира, можно узнать адрес и нанести визит, так нет, чуть проблем не нажила на свою бестолковую голову.
У подъезда, подняв голову, Ката увидела свет в своей кухне.
«Интересно, кто из них еще не спит?»
Полуночником, а вернее, полуночницами оказались Рита и Ангелина Дормидонтовна.
– Ничего себе ты домой возвращаешься, – буркнула старуха.
– Тяжелый день выдался, устала, как собака.
– Ужинать будешь?
– Не откажусь.
Ангелина Дормидонтовна потерла руки.
– Принесла?
– Что?
– Автограф Лилианочки Серебряковой?
– Ой… Ангелина Дормидонтовна, я забыла, простите, завтра обязательно.
Старуха скорчила гримасу.
– Забыла… лучше скажи, не захотела.
– Нет, правда, забыла.
– Мама, прекрати дуться из-за пустяков, иди спать.
– Ну уж нет, я хочу дождаться этого негодяя и посмотреть в его наглые, в его бесстыжие глаза.
– Вы о чем?
– Павел звонил, сказал, что задержится на работе, – ответила Маргоша.
– А эта дурочка из переулочка уши развесила и верит каждому слову! Говорю тебе, баба у него, попомни мое слово, баба, на какой работе можно сидеть до ночи?
– Мама, не начинай!
– Вот всегда так, мать – дура, ничего не понимает, вы одни умные. То-то я погляжу, ты всю зиму без головного убора проходила, видать, рога мешали шапку надеть.
– Мама!
– Говорила я тебе, выходи замуж за Фиму Засранцева, так нет, ей фамилия не понравилась. А он сейчас живет припеваючи в собственном особняке в Мадриду.
– Мама, во-первых, не в Мадриду, а в Мадриде, во-вторых, фамилия Фимы не Засранцев, а Заранцев и, в-третьих… живет он в Ленинском районе, в двухкомнатной квартире.
– Да плевать мне на его квартиру, главное, человек хороший, а твой…
В прихожке щелкнул замок.
– Это Паша.
– Нагулялся, котяра бессовестный.
– О… я смотрю, никто спать не собирается? – Павел поставил на стол коробку «Птичьего молока».
– Я так понимаю, Павел Николаевич, вы замаливаете грехи? – съехидничала старуха.
– Не понял.
– Ну, торт купили, да еще мой любимый.
– Это ваш любимый?
– Да.
– Надо же… я не знал, был бы в курсе, купил другой.
Ангелина Дормидонтовна встала.
– Может, Засранцев и живет в Ленинском районе, но он не такой хам.
– Вы о чем, какой Засранцев?
– Мама, ради бога, иди спать!
– Я должна принять ванну, – и старуха вышла.
Катарина налила всем чаю и разрезала торт.
– «Артиллеристы, Сталин дал приказ…» – донеслось из ванной.
Павел вздохнул:
– Нет, когда-нибудь я сдам эту коммунистку в дом престарелых, честное слово!
Глава 6
Лилиана села на стул перед трельяжем, устремив взор печальных глаз на свое отражение. Волна непреодолимой тоски охватила актрису: лицо в зеркале являло собой жалкое зрелище. Серебрякова в буквальном смысле слова чувствовала, что она стареет, чувствовала каждой клеточкой, каждым нервом, и от бессилия что-либо изменить впадала в глубокую депрессию. С неимоверной скоростью ее кожа теряла эластичность, в некоторых местах она заметно обвисла и была – о ужас! – дряблой. Некогда упругие груди постепенно приобретали плачевный вид. Но главным для Серебряковой, конечно же, являлось лицо. Лицо, которое она старалась холить и лелеять, ухаживая за ним, подобно матери, ухаживающей за новорожденным ребенком. Лицо – главный козырь актрисы. Если оно покроется глубокими морщинами, карьере Серебряковой придет конец. Есть актрисы, для которых внешность – не главное, первостепенное значение имеет их богатый внутренний мир и способность на время перевоплощений забывать собственное «я», погружаясь в вымышленный, таинственно манящий образ персонажа. К сожалению, Лилиана не причисляла себя к столь отважным, в ее понимании, служительницам Мельпомены. Ее бросало в дрожь от одной мысли, что придется играть бабушек, тетушек и вообще женщин, чей возраст зашкаливает за отметку «шестьдесят».
– А в скором времени меня эта участь постигнет, – процедила она, пристально разглядывая свой лоб.
Месяц тому назад Серебряковой предложили роль женщины, имеющей по сценарию трое внуков, старшему из которых исполнилось двадцать. Ох, как она бушевала, какой скандал закатила – страшно представить. Ее, великую, несравненную Серебрякову, хотят списать со счетов. Нет! Этого нельзя допустить, необходимо всеми силами поддерживать красоту… красоту и молодость лица.
Лилиана швырнула белокурый парик на кровать, затем привычным жестом отклеила накладные ресницы. Следующим этапом было снятие контактных линз.
Когда линзы уже покоились в специальных контейнерах с раствором, Серебрякова снова окинула взглядом свое лицо. Без этих на первый взгляд малозначительных деталей оно выглядело на порядок хуже.
Смочив ватный тампон косметическим молочком, Серебрякова начала снимать грим. По мере того как лицо ее освобождалось от боевой раскраски, Лилиана впадала в уныние. Вот уже отчетливо видны мелкие складочки под глазами, заметна сеточка морщин на щеках и над верхней губой. Сконцентрировав взгляд на губе, Лилиана пришла к мысли о сокращении количества дневной нормы сигарет.