Не открывая лица
Шрифт:
— Доброе утро, господин обер-лейтенант, — кладя узел на стол и развязывая концы платка, сказала Оксана. — Не знаю, угодила ли я вам на этот раз. Манжеты крахмалила. Будьте любезны, посмотрите и проверьте по списку.
— Я помню так… — обер-лейтенант быстро пересчитал белье в стопке.
— Горячая вода ждет вас на кухне, — продолжала девушка. — Это — как дождевая вода — я растопила чистый снег. Если захотите помыть голову, так лучше нет: волосы делаются мягкими, пушистыми, как шелк.
— Прекрасно! — офицер со снисходительной
— Пока нет никаких особенных, — виновато пожала плечами Оксана. — Вчера господин фельдфебель не провожал меня… Ночью была облава, но у соседей никто не ночевал. За семьей Колесника я слежу… только трудно. От меня люди все скрывают. Ненавидят. В разговор не вступают. Не здороваются даже, отворачиваются. Мать, и та…
— А ты мне напиши, кто не здоровается. Поняла?
— Хорошо, завтра я принесу список. Он будет длинный…
Оксана невесело усмехнулась.
— Ничего, — многозначительно кивнул головой Шварц. — Мы можем сократить его… вычеркнем кого-нибудь, да так, что и воспоминаний не останется… С тобой кто-нибудь из наших солдат заговаривал по-русски?
— Фельдфебель, как я вам уже сообщала.
— Нет, кроме Штиллера…
Океана задумалась и покачала головой.
— Нет, не припоминаю…
Шварц отобрал пару белья, все остальное сложил в чемодан и закрыл его на ключ. Проверил, заперты ли ящики стола.
— Затопи здесь печку. Нужно нагреть хорошенько.
— Господин обер-лейтенант, может быть, немного позже?
— Почему? — удивился Шварц. — Ты чем-то занята?
— Нет, — Оксана смущенно опустила голову. — Я не люблю здесь оставаться одна… Тут телефон и… Ну, я не хочу.
— А-а, — улыбнулся обер-лейтенант. — Ты боишься даже тени подозрения?
— Береженого бог бережет… — еще ниже склонила голову девушка.
— А смелость города берет, — засмеялся Шварц. Он никогда не упускал случая показать, что знает “язык местного населения” в совершенстве. — Ты думаешь, меня можно обмануть? Если бы я что-нибудь заметил…
Глаза офицера холодно блеснули. Пружиня крепкие, мускулистые ноги, он несколько раз прошелся по комнате, высоко подняв голову. В эту минуту у Шварца был такой вид, точно он шагал перед полком, выстроенным на смотр, и не в чине обер-лейтенанта, а, по меньшей мере, полковника.
— Хорошо, — сказал он Оксане, начавшей колоть лучины. — Если ты беспокоишься, я пришлю сюда солдата.
Шварц захватил белье и направился к двери.
— Господин обер-лейтенант, — торопливо и тревожно окликнула его Оксана. — На столе какие-то бумаги… Вы забыли.
Обер-лейтенант вынужден был еще раз снисходительна улыбнуться: осторожность этой девушки умиляла его.
— Я ничего не забываю, Оксана, — сказал он с порога. — Это ненужные бумажки. Брось их в печку.
6. СТРАННЫЙ РАЗГОВОР
Почему
Не только фельдфебель Штиллер, но и начальник кустовой полиции Сокуренко не раз задавали себе этот вопрос.
Штиллер, наконец, понял, в чем дело… Сокуренко продолжал оставаться в неведении.
Как выяснил начальник полиции, Оксана — бывшая студентка педагогического института — явилась в ее родное село Ракитное за два дня до отхода советских войск. В Ракитном жили ее мать и два старших брата. Был еще один, самый старший брат, но он погиб в стычке с японцами у озера Хасан. Братья Оксаны, один — кандидат партии, другой — комсомолец, с первых же дней войны были мобилизованы в армию. Оксана тоже была комсомолка. Впрочем, она не скрывала этого.
Не менее интересные сведения получил Сокуренко о родителях девушки. Отец Оксаны — Трофим Стожар — был организатором и первым председателем колхоза. Председательствовать Трофиму долго не пришлось. Как-то ночью перед весенним севом загорелся амбар с колхозным зерном. Трофим первым бросился тушить пожар. Тут-то его и сразила неведомо кем выпущенная пуля… Мать девушки, по мнению Сокуренко, была заклятой большевичкой, и ее следовало бы повесить без всяких разговоров на первом попавшемся столбе. Ему не раз доносили, что старуха в открытую честит и немцев и полицаев, а его, начальника кустовой полиции, иначе не называет, как “крысой”, “скаженым псом”.
Правда, Сокуренко знал также, что сейчас в хате у Стожаров нет согласия. Старуха прокляла дочь, как только узнала, что Оксана пошла работать в комендатуру. Ссоры между матерью и дочерью продолжались и по сей день. Стожариха ходила по соседям, плакала, убивалась и обзывала дочь самыми последними словами Но это еще ничего не доказывало.
Когда Сокуренко был назначен в Ракитное, Оксана уже работала в комендатуре. Лейтенант, предшественник Шварца, молодой и легкомысленный офицерик, попавший после истории с Эрлихом в штрафную роту, был хорошего мнения о девушке. Как она втерлась к нему в доверие, что говорила о себе — неизвестно. Почему новый комендант, обер-лейтенант Шварц, эта умная, хитрая, тонкая немецкая стерва, явно покровительтвует Оксане, для Скуренко также было полной загадкой.
Как только стало известно об исчезновении ящиков с боеприпасами, начальник полиции счел нужным сообщить новому командиру роты все сведения об уборщице комендатуры. Обер-лейтенант немедленно приказал, чтобы ночью девушку арестовали и привели в комендатуру. И вдруг вечером он отменил этот приказ, накричал на Сокуренко, обозвал его идиотом, тупицей, болваном, не видящим, что творится под носом. Сокуренко и в самом деле был виноват — как раз в ту ночь из села убежали к партизанам полицейский Нечипорчук и еще два молодых хлопца, которых Нечипорчук за несколько дней перед тем рекомендовал принять в полицию.