Не открывая лица
Шрифт:
— Интересно… — не дала ему договорить девушка, скептически разглядывая солдата, и тут же добавила с угрозой: — Не мне, а господину обер-лейтенанту будет интересно, когда я расскажу ему об этом разговоре с вами.
— Да, ему было бы интересно… — с невеселой улыбкой согласился солдат. — Но ты не скажешь.
— Почему? — подняла брови девушка.
— Почему раньше не сказала?
— Я жалела вас, я думала — вы шутник, — вскипела девушка. — А вы сумасшедший. Мелете бог знает что.
Солдат сделал знак замолчать. Он прислушался.
— Идут! — тревожно зашептал он, отходя к стене. — Спрячь документы!
— Какие? — Оксана озорно усмехнулась.
— Те, что взяла в столе и держишь за спиной. Оксана небрежно бросила на стол смятые бумажки и рассмеялась в лицо солдату.
В комнату вошли расчесывающий мокрые волосы обер-лейтенант и взволнованный начальник полиции. Курт вытянулся, он был бледен.
— Вы понимаете, я сразу… — говорил на ходу Сокуренко, но, увидев Оксану, осекся.
— Господин обер-лейтенант, — торопливо произнесла Оксана, показывая на бумаги. — Вы приказали мне выбросить эти бумажки, а солдат… он смотрит строго и говорит что-то… — девушка взглянула на глотавшего приоткрытым ртом воздух Курта Мюллера, — по-немецки…
Шварц со злостью скомкал бумаги, швырнул их в печку.
— Уходите! — крикнул он солдату по-немецки и, презрительно искривив лицо, повернулся к Сокуренко. — Ну, ну, рассказывайте. Только спокойно, толком, членораздельно. Кто шел, куда шел, с кем шел?
Начальник полиции указал глазами на девушку, давая понять, что он не хотел бы при ней вести этот разговор. В то же мгновение Оксана обратилась к Шварцу:
— Дрова разгорелись, господин обер-лейтенант, сейчас поставлю кофе и потом зайду подбросить в печку.
И Оксана вышла из комнаты вслед за солдатом.
7. ЧЕТЫРЕ МЕТКИХ ВЫСТРЕЛА
— Почему вы думаете, что эти два подростка — партизаны? — спросил Шварц начальника полиции, как только двери закрылись за девушкой.
— Разрешите нескромность: я не думаю, я — уверен! — горячо ответил Сокуренко.
— Но вы проверяли их документы?
— Нет. — Сокуренко дышал порывисто, он был не на шутку взволнован. — Сейчас я вам нарисую полную картину. Выхожу это я на улицу проверять посты и вижу: на дороге в хутор появляется подозрительный тип.
— Что значит “появляется”? — открывая карту, раздраженно спросил обер-лейтенант. — Откуда появляется?
— В том-то и дело, что неизвестно, откуда он появился. Понимаете, там скирда соломы…
— Но куда он шел? В каком направлении? — раздражаясь еще больше, произнес Шварц. — Вы что-нибудь можете толком рассказать?
На лице начальника полиции появилось плаксивое выражение.
— Шел к селу. Вы же не даете слова сказать… Идет к селу, а сворачивает на тропиночку, стежка по-нашему. Стежка ведет в лес, на просеку. Просекой можно выйти на хутор. Но учтите, что рядом — железная дорога.
— Учитываю, — рассматривая карту, сказал обер-лейтенант. — Сколько ему лет?
— Кому?
— Ну не лесу, не хутору, конечно, — нетерпеливо затопал ногой офицер. — Я о возрасте вашего “подозрительного типа” спрашиваю.
— Далеко было и темновато, но видно, что молодой. Лет шестнадцать — семнадцать, не больше. За плечами — мешок. Понимаете, мне сразу бросилось в глаза — утро, скирда соломы, идет к селу, а сворачивает к просеке. Если вышел из хутора, зачем идет назад в хутор другой дорогой?
— Теперь понятно… — кивнул головой Шварц. — Дальше?
— Только этот первый дошел до леска, а из села выходит второй, тоже с мешком, — продолжал ободренный Сокуренко. — Так этот покосился на меня, а я вроде ноль внимания, за хату и — слежу. Смотрю: и второй сворачивает на тропинку к просеке. Тут я у господина фельдфебеля бинокль попросил и — весь внимание. Гляжу, подходит этот второй к елочке, а навстречу ему поднимается первый…
— Они разговаривали друг с другом? — спросил обер-лейтенант. и взгляд его сразу же стал холодным и острым.
— Не знаю. У меня глаз заслезился.
— От самогона. Меньше пейте, Сокуренко.
— Да, значит, протер я глаза, — торопливо продолжал Сокуренко, — наставил бинокль, смотрю: первый этот, что от скирды шел, как сквозь землю провалился, а второй пошел в лес по просеке.
Обер-лейтенант дернул шнурок, закрывая карту.
— Лучше было бы, если бы у вас не слезились глаза, — сказал он со злостью и заходил по комнате. — Черт знает что такое: он увидел, ему показалось, ему… Как это? Ему померещилось. В результате — он уверен. Какая железная логика! И все это в последний день моего пребывания здесь.
Сокуренко стоял, нервно теребя пальцами смушковую шапку и искоса поглядывая на немца черными злыми глазками. Начальник полиции ревностно выполнял приказ обер-лейтенанта, не спал всю ночь, следя за тем, чтобы полицейские провели облаву как следует. Утром он почти два часа простоял на морозе, присматриваясь к мешочникам, шедшим на хутор, сам лично заметил двух подозрительных хлопцев, сообщил, думал — похвалят… А немец снова недоволен и обращается с ним, как с мальчишкой.
Шварц остановился возле Сокуренко, гоняя под кожей гладко выбритых припудренных щек маленькие тугие желваки.
— Решено! Посылаю две группы, — сказал он сердито. — Одну на машине в объезд, она закроет выход из просеки. Вторая — вы со своими полицейскими отправитесь с ней — пойдет по просеке от нашего села. На машину дайте нескольких полицейских. И вообще, Сокуренко, — раздраженно добавил офицер, — посылайте своих людей вперед. Пусть они не привыкают прятаться за спины наших солдат.
— Понятно! — торопливо щелкнул каблуками начальник полиции и выбежал из кабинета.
Офицер одел шинель, фуражку и также вышел, чтобы отдать фельдфебелю необходимые приказания.