Не открывая лица
Шрифт:
В коридоре зашумели, затопали, и прежде чем дверь открылась, обер-лейтенант услышал взволнованный, обиженный, задиристый юношеский голос, в котором звенели слезы: “Вот начальство ваше разберется. Ха! Думаете, схватили так, за здоров живешь, и — все…”
В кабинет, стуча сапогами, ввалились фельдфебель, два солдата (один из них был Курт Мюллер), Сокуренко. Они подталкивали вперед подростка.
Это был Тарас. Красное от мороза, курносое лицо хлопца выражало злость, досаду, испуг. У него был вид человека, крайне встревоженного непонятными и опасными событиями, развернувшимися вокруг него, но твердо решившего
Едва переступив порог, хлопец торопливо снял шапку и учтиво поклонился офицеру.
— Здравствуйте, господин комендант! Вот, привели… Ваши! — Тарас дернул простуженным носом, шумно втягивая в него воздух, и, обиженно захлопав белобрысыми ресницами, добавил: — Ага! Не разберутся, к начальству ведут. А еще полицейскими называются…
И он сердито оглянулся на конвой.
Обстоятельства не располагали к смеху, но обер-лейтенант, взглянув на Тараса, едва сдержал улыбку. Трудно было определить, что именно в этом подростке вызывало желание улыбнуться. Казалось бы, он не отличался от сотни других, но что-то удивительно потешное таилось во всем его облике. Он словно обладал природным даром талантливого актера-комика, который, только выйдя на сцену и еще не успев ничего сказать, уже вызывает веселое оживление в зале. Однако это не имело никакого отношения к делу. Глаза обер-лейтенанта уже смотрели на Тараса холодно и пронзительно.
— Здравствуй, здравствуй, молодец, — произнес он, выдержав большую паузу. — Подойди-ка поближе.
Тарас смело шагнул вперед.
— На ковер не ступай! — крикнул Сокуренко.
Хлопец глянул под ноги и поспешно сошел с ковра. Он опасливо озирался на окружающие предметы. Сокуренко подбежал к Шварцу и что-то зашептал ему на ухо.
— Ага! — глаза офицера повеселели, и он снова смерил хлопца взглядом. — Как звать?
— Меня? — встрепенулся хлопец.
— Тебя, тебя.
— Тарас. Полностью — Шумко Тарас Петрович. Хлопец покосился на остановившегося возле него начальника полиции, облегченно вздохнул.
— Сколько лет?
— Мне? Четырнадцать полностью, пятнадцатый идет. — Он смутился и поспешно добавил: — Может, старше кажусь на лицо… Это от того, что без отца-матери вырастал. Среди людей, словом. Сирота я.
Он доверчиво смотрел в глаза Шварца.
— Казанская… — сквозь зубы произнес Сокуренко. Хлопец тотчас же с простодушным удивлением повернулся к начальнику полиции.
— Нет, я в Казани не бывал. Слышать — слышал, конечно. Я из Полтавы местожительством. Ага! А вы, что, может, из Казани?
— Каков гусь! А? — сказал офицер весело и протянул хлопцу раскрытый портсигар. — Куришь?
Тарас, как бы боясь обидеть немца, смущенно покосился на портсигар и конфузливо заулыбался.
— Благодарю. Так что не имею привычки. Не начинал еще этим баловаться…
— В твоем возрасте уже курят.
— Ого! — охотно согласился хлопец. — Сколько завгодно! Дуракам закон не писан! Есть такие — с десяти лет приучаются. А потом кашляет, чахотка у него, порок сердца.
— Ты о своем здоровье заботишься?
— Ага! Я на грудь слабый…
Часто хлопая ресницами и шумно шмыгая носом, Тарас доверчиво и чуточку самодовольно смотрел в холодные, колючие глаза обер-лейтенанта. “Вот я весь тут, без утайки, смотрите, щупайте, опрашивайте
— Та-ак… — протянул Шварц, пряча портсигар. — Ну, рассказывай. Что с тобой сегодня случилось, куда шел, за” чем, может, встретил кого?.. Давай!
Обер-лейтенант сел на угол стола и скучающе посмотрел в окно. У него был такой вид, точно он заранее знал все, что скажет ему хлопец, однако ради формальности должен его выслушать.
— Значит, я менял, — облизав губы, бойко начал Тарас. — Ну, обыкновенно — всякое барахло на хлеб. Была у меня простыня — и сменял я ее на муку. Вечером прихожу сюда, в село Ракитное, и заночевал. Ночью будят — проверка документов. Пожалуйста! Документы в порядке, все хорошо. Теперь, утром просыпаюсь, уже светло совсем, и выхожу из села. Выхожу, тут солдаты, люди у колодца, полицейские, мешочники тоже встречаются, и я себе иду помаленьку…
— Куда идешь? — не глядя на подростка, спросил Шварц.
— Я куда иду? На хутор. У меня вот стельки еще остались, — хлопец торопливо вынул из-за пазухи стельки и показал их офицеру. — Дай, думаю, зайду на хутор, может, пшена какого для каши за них выменяю. Ну, значит, выхожу за село, а у крайней хаты стоит вот этот господин в чумарке… — Тарас показал грязным указательным пальцем на мрачного начальника полиции. — Вот они все видели и могут подтвердить… Я прохожу без внимания — пропуск у меня в кармане, а если стоит человек — мне что до того? Он по своему делу стоит. Теперь, сворачиваю я с дорог” на стежку, к просеке.
— Почему ты свернул к просеке?
— Как так почему? — озадаченно взглянул на офицера Тарас, как бы не понимая, зачем немцу потребовалось задавать такой наивный вопрос. — Просекой на хутор ближе. А как же! Кого хотите спросите — намного ближе. Ну, вот и все.
Тарас развел руками, давая понять, что ему больше нечего рассказывать, но тут же спохватился.
— Нет, не все. Чуть было не забыл… Значит, там, на просеке, за елочкой встречаю какого-то хлопца. Так, может, на год меня старше, а может, и больше. “Куда идешь?” — спрашивает. “Это мое дело, — я ему говорю. — Я свое направление знаю”. — “А как там в селе?” — снова он мне вопрос забрасывает. “Стоит, — говорю, — село на месте”. Ну, я и пошел себе своей дорогой.
— Значит, ты пошел, а твой дружок остался?
— Какой такой дружок? — нахмурился Тарас. — Встречный этот? Ну да, он остался, а я пошел.
Хлопец закивал головой. Он был рад, что наконец-то его правильно поняли.
— Выстрелы ты слышал?
— А как же! — оживился хлопец, и глаза его заблестели. — Как забабахкали, как застрочили где-то тут, возле села. Чистый фронт!
— Ну, и что ты подумал? Почему стреляют?
— А я откуда знаю, почему? Стреляют, значит, надо. — Тарас пожал плечами. — Может, практика у солдат какая. На то они и солдаты, чтобы стрелять… Ну, только я теперь выхожу из леска: — “Стой! Руки вверх!” Окружили меня, на машину и сюда — пожалуйста! Я им говорю все как есть, пропуск показываю, а они сидят, шесть солдат и полицейских штук восемь, с автоматами наголо, и рта мне не дают раскрыть. Ха! Важную птицу поймали! Сами не разберутся — к начальству ведут. — Он подал офицеру сложенную^ вчетверо бумажку. — Вот мой пропуск, все по форме.