Не отпускай мою руку
Шрифт:
Ева Мария углядела на ближайшем к ней стекле невидимое пятнышко и целую вечность вытирает его уголком бирюзовой тряпки, потом наконец отвечает:
— Людей-то между тремя и четырьмя часами по моему коридору немало прошло… Только не эта блондинка…
Как обухом по голове.
— Что вы говорите? — почти орет на нее Айя. — Лиана Бельон не выходила из своего номера?
Ева Мария, довольная произведенным впечатлением, медленно складывает тряпку вчетверо. Ничего не скажешь — мастер саспенса, ей бы детективы писать.
— Муж поднимался сюда.
— Да, часом позже,
— Нет, не тогда, намного раньше. Примерно четверть часа спустя после того, как поднялась жена…
Еще один мощный удар, на этот раз под дых.
— Вы… вы в этом уверены?
— Да-да, Айя, детка, можешь на меня положиться, никто не пройдет по моему коридору так, чтобы я его не заметила.
— Я в этом не сомневаюсь, Ева Мария. Продолжайте…
Ева Мария с подозрением косится на Наиво. Лемур топчется у лифта. Креолка немного понижает голос.
— Он вошел в комнату. Я сначала-то подумала, что он хотел немного побаловаться с женой. Это было время сиесты, ты же понимаешь, что я имею в виду, Айя, детка. Малышка осталась внизу с друзьями. Муж вышел из номера несколько минут спустя, минут десять прошло, не больше. Он подошел ко мне. И попросил об услуге.
Айя смотрит на свое отражение в оконном стекле. Ее синий взгляд теряется среди ярких бликов на воде расположенного четырьмя метрами ниже бассейна.
— Об услуге?
Ева Мария бесконечно долго поворачивается к тележке, на которой лежат щетки, стоят моющие средства и мусорное ведро.
— Да, об услуге. Он спросил, можно ли ему на время взять мою тележку. Не эту, а большую, ту, на которую я складываю постельное белье и полотенца. Пустую. Он вошел с ней в комнату, две минуты спустя вышел оттуда, направился к лифту… и пропал из виду. Свою тележку я нашла внизу, в подвальном этаже, рядом со стоянкой. Это может показаться тебе странным, Айя, детка… Но здесь клиентам ни в чем не отказывают.
Капитан Пюрви дрожащей рукой оперлась о подоконник.
— А он объяснил вам, за каким чертом ему понадобилась бельевая тележка?
— Знаешь, Айя, детка, здесь еще и вопросы клиентам задавать не принято. La lang na pwin le zo… [10]
Айя кусает губы.
— Еще кто-нибудь входил в номер, выходил в коридор во второй половине дня?
— Никто! Можешь мне поверить, Айя, детка, красотка из тридцать восьмого номера оттуда так и не вышла.
Почему бы, в самом деле, не поверить Еве Марии?
— Ваша… ваша тележка для белья, она… какого она размера?
Ева Мария словно бы призадумалась.
10
Реюньонская поговорка, которая переводится как «язык без костей», означает: надо следить за тем, что говоришь. — Примеч. автора.
— Чтобы ты могла себе это представить, там написано, что на нее можно погрузить восемьдесят килограммов белья. Я понимаю, куда ты клонишь, Айя, детка. Между нами говоря, я бы сильно удивилась, если бы оказалось, что та блондиночка в купальнике весила больше половины этого.
Ева Мария выискивает взглядом другие невидимые пылинки, Айя тем временем смотрит вниз. В саду при гостинице сейчас человек двадцать, не больше, они разговаривают, пьют, ждут, пока скроется солнце. Айя ищет глазами Марсьяля Бельона — он сидит на высоком стуле под фонарем, на коленях у него девочка лет шести.
Его жена так и не вышла из номера…
Наиво сказал, там были следы борьбы. Пятна крови.
Утешительное предположение, что красотка сбежала с любовником, заметно потускнело…
Лемур, должно быть, заметил, что разговор закончился, и двинулся по коридору с ключами в руке. Придется объяснить и ему, и директору отеля, что программа изменилась. Арману Зюттору это не понравится… Вещи, разбросанные по номеру 38, вполне могут оказаться вещественными доказательствами преступления. Айя смотрит на часы. Хорошо бы заняться отпечатками пальцев, следами крови и ДНК, сделать все, что полагается в таких случаях. Сегодня же вечером.
Остается уговорить Кристоса сдвинуться с места…
5
Комариный бал
20 ч. 34 мин.
Софа даже не притронулась ни к жареному цыпленку, ни к рису. Надувшись, она уткнулась в сборник реюньонских сказок. Марсьяль Бельон с трудом заставил себя доесть копченую грудинку с пряным томатным соусом. Словно хотел показать, что все в порядке. А вот Жаку и Марго Журденам исчезновение Лианы, похоже, аппетита не отбило.
Все трое ужинают в молчании. У бассейна какой-то тип в цветастой рубашке орет в микрофон хиты восьмидесятых. У него за спиной извивается тетка в обтягивающем платье, с гирляндой из цветов огненного дерева на морщинистой шее. Время от времени она хлопает в ладоши или подхватывает припев. Довольно вяло.
Никто из двух десятков человек, сидящих за столиками в «Песчинке», ресторане отеля «Аламанда», не аплодирует. И никто не разговаривает.
«В путь, в п-у-у-у-уть, за край ночи и дня…»Должно быть, эту парочку певцов держат с одной-единственной целью — заполнять бесконечные паузы в разговорах. Жак Журден подливает Марсьялю вина в бокал. Его рука слегка дрожит. Поколебавшись, он наклоняется к Марсьялю, чтобы тот расслышал его, — завываний дуэта ему не перекричать.
— Она вернется, Марсьяль. Не волнуйся, она обязательно вернется.
Марсьяль не отвечает. Сочувственное выражение лица Жака выглядит не очень убедительным. Действительно ли этот парижский адвокат искренне опечален несчастьем, случившимся с человеком, которого он еще пять дней назад не знал? Марсьяль в этом сомневается. Жак и Марго скорее производят впечатление людей, которых утешает вид человека более несчастного, чем они сами. Они испытывают нечто среднее между жалостью и безразличием.