Не отпускай мою руку
Шрифт:
— Хорошо еще, что мне позвонил клиент, у которого проблемы с конди…
Кристос его не слушает. Этот тип болтает без умолку, он воображает, что на него возложена миссия осуществлять социальные связи. Кристос направляется к серой «клио», не имея ни малейшего представления о том, что он предполагает найти в брошенной Бельоном машине. У него в горле застрял горький комок. Кто-то зарезал трех ни в чем не повинных людей, и теперь он уверен, что этот кто-то — не Марсьяль Бельон.
— Хорошо еще, что я умею считать до семи, — продолжает мсье Тропикар. — Такое, знаете ли, не
Он давится смехом.
Солнце, будто застыдившись, спряталось за единственное облачко, заплутавшее над лагуной, и в тени линялый сиреневый цвет стен, железные ворота и ряд одинаковых машин выглядят еще омерзительнее.
Мсье Тропикар не унимается. Он обследует шины кое-как припаркованного полицейского пикапа. На охристой земле стоянки остались следы колес, резкого торможения.
— Хорошо еще, лейтенант, что тормоза на спуске выдержали. Вы могли убиться. Знал я одного типа, он взял напрокат «лагуну», чтобы подняться к Салази, так у него на пятидесятом вираже…
Кристос хватает его за галстук.
— Заткнись! Ясно? Открой машину, принеси мне договор и вообще все бумаги, имеющие отношение к Бельону. И главное — молча.
— Хорошо, хорошо, — бормочет мсье Тропикар, по-рыбьи разевая рот.
И трусцой направляется к сиреневому зданию, где у него контора.
16 ч. 27 мин.
Кристос пошарил в бардачке и между сиденьями, поднял коврики.
Ничего. Никаких улик. Только реюньонский песок всевозможных оттенков, от белого до черного.
Да и на что он мог рассчитывать? Допустим, он вернется сюда — или пришлет еще кого-нибудь — с пробирками и лампой для выявления невидимых следов, экспертиза покажет, что Марсьяль Бельон и его дочь оставили отпечатки пальцев, что с их вьетнамок сыпались песчинки, применив соответствующие методы, можно будет создать подробную карту всех перемещений отца и дочери по острову, но как это поможет расследованию?
Мсье Тропикар возвращается с пачкой зеленых и голубых листков. Он с любопытством и восторгом наблюдает за тем, как Кристос осматривает «клио».
— Ни к чему не прикасайтесь, — говорит ему младший лейтенант, вылезая из машины. — Коллеги позже займутся песком и отпечатками пальцев.
— Вам еще повезло. Контракт предусматривает, что машину нам должны вернуть идеально чистую.
Громкий смех.
Кристос бы с удовольствием, продолжая ряд бессмысленных действий, никак не помогающих расследованию, заехал ему по физиономии. И все же он не дает воли рукам. Убийца гуляет на свободе. А у него нет никаких улик. Он должен сообщить пятерым детям, что их мать умерла. И всем богам всех религий, какие только есть на острове, на это наплевать. Они…
В лучах внезапно проглянувшего солнца вспыхивает созвездие сверкающих машин, и мсье Тропикара так и распирает от гордости за этот до блеска отполированный замшей Млечный Путь. Картину портит только «клио», которую вернул Бельон. Тусклая. Пыльная. Особенно грязные стекла в дверях. Проходя через них, солнечные лучи выделяют следы рук, следы пальцев.
И Кристос, ошеломленный, замирает.
Можно подумать, один из богов где-то у них над головами, задетый за живое, решил ткнуть пальцем в истину, чтобы заставить уверовать жалкого червя, который посмел его оскорбить.
На стекле со стороны водителя огненными буквами проступили слова.
Фантастические, почти нереальные.
Всреча
В бухти каскада
Завтра
16 ч
прихади с девочкой
49
Тайна лавы
16 ч. 28 мин.
Я бегу быстро, как только могу. На этом тростниковом поле я вижу еще меньше, чем в тумане, но не замедляю бега. Я раздвигаю обеими руками стебли, которые хлещут меня по лицу и по голым ногам.
Я вспоминаю, что сказал папа, когда разбудил меня, как раз перед тем, как мы вышли на шоссе.
— Беги, солнышко, беги через поле, все время прямо, прислушивайся к шуму машин и старайся, чтобы тебя не увидели. Все время смотри на колокольню, чтобы не сбиться с пути. Ты не должна ни подниматься, ни спускаться, старайся все время оставаться на одной высоте, тогда не заблудишься. Помнишь, Софа, даму с зонтиком? Ты должна до нее дойти. Там будут люди. Много людей. И ты будешь спасена.
Я сильно плакала.
Я знала с самого начала. Папа мне врал.
Я больше никогда не увижу маму. А ведь он сказал мне, что она ждет меня там, у черных камней, только дорогу перейти.
И тогда папа присел передо мной на корточки. Мне нравится, когда он так делает. А потом стал говорить очень быстро, почти без передышки.
— Да, солнышко, это правда, мама там, по ту сторону шоссе. Только есть еще кое-что, о чем я тебе не говорил. Нас там ждет еще одна женщина. Твой папа когда-то ее любил, очень давно, это мама Алекса, ты же знаешь, твоего старшего брата, который умер. Она очень горевала из-за того, что он умер, и стала злой, очень злой. Как ведьмы в твоих книжках, как Бабушка Калле, понимаешь, Софа? Так что ты должна нам помочь. Ты же моя принцесса, правда, солнышко?
У меня так сжалось сердце, что я не смогла ответить.
— Ты — моя принцесса? Да или нет?
— Д… да.
— Тогда тебе надо бежать, Софа, ты должна добежать до дамы с зонтиком и попросить ее защитить нас. Ты должна бежать как можно быстрее.
Папа, я больше не верю в фей.
И все же я бегу, бегу так быстро, как только ноги могут меня нести.
Потому что на этот раз я тебе поверила.
16 ч. 29 мин.
Три раздробленные ветки гуаявы валяются на камнях. Липкий красный сок, вытекший из плодов, почти сразу слизали пенные волны. Рядом с ветками лежит упавшее бежевое одеяло — как будто его бросил призрак, испуганный тремя выстрелами. Четвертая, более толстая ветка, которую Марсьяль грубо обернул листьями сахарного тростника и пандана, чтобы придать ей очертания тела ребенка, отлетела на несколько метров.