Не плачь по мне, Аргентина
Шрифт:
Таманский вытащил из багажника рюкзак и проворчал:
– Я еще вас поучу костер разводить…
Американец рассмеялся. Он вообще был весел и бодр. Складывалось впечатление, что Джобс пришел на пикник куда-то в парк, где ему ничего не угрожает.
– Кстати, как мы поступим с машиной? – спросил Костя.
– Ерунда. Я знаю тут одного индейца. Оставим под его опекой. Надежный человек.
– Индеец? – удивился Таманский. – После того, что вы мне понарассказывали…
– Нет-нет, это… – Джобс замялся, словно подыскивая слово, а потом обрадовался: – Это индеец из другого племени! Мы можем ему
– Думаю, что да. – Таманский взвалил на плечи рюкзак, взял сумку. – Не хотите прихватить свои вещички?
Джобс махнул рукой. Костя хмыкнул и двинулся за ним.
Назвать это строение хижиной Таманский поторопился. Скорее всего жилище «надежного» индейца напоминало небольшой домик, выделявшийся на фоне остальных соломенно-деревянных строений.
Джобс постучал и вошел, не дожидаясь ответа.
Таманский сперва заглянул через порог. Воспитанный на Купере и Майн Риде, Костя ожидал увидеть шкуры, открытый очаг, мускулистого хозяина в шрамах, перьях и боевой раскраске, а также его верную скво, хлопочущую у костра.
Однако это был типичный деревенский домик. Чистенький, с большим камином, диваном и журнальным столиком. От местного колорита осталась только толстая медвежья шкура на полу и два томагавка над камином, которые при ближайшем рассмотрении оказались бутафорскими.
– Его сейчас нет дома, – сказал Джобс. – Бросайте ваше барахло, и давайте выпьем. Надеюсь, я могу уже принять на грудь пару сотен граммов? В конце концов, самую дурную часть пути мы уже прошли…
– Вы пейте, я не буду. – Таманский аккуратно разулся и прошел к камину. – Красивый дом.
– Ему положено, – глухо ответил американец, роясь в небольшом шкафчике. – Староста и все такое. Уважаемый человек. Местная деревенщина его почитает, потому что к нему приезжают Большие Белые Люди. – Он выудил бутылку из шкафа с красной этикеткой. – То есть мы с вами, Тамански. – Джобс достал еще и два стакана. – Точно не будете?
– Точно. У меня аллергия на местное пойло.
– Это импортное. Хотя… – Билл пригляделся. – Подделка наверняка. Впрочем, мне плевать. И не такое пил. Знаете, во Вьетнаме есть такая дрянь, настойка на какой-то древесной змее. Эта чертова гадюка там, свернута в бутылке. Так я и эту погань пил.
Костя обошел дом. Две спальни. Кухня с большой дровяной печью. Все чистенько, прибрано.
– У него есть женщина?
– Конечно! – ответил американец. – И не одна. Он же староста. Кстати, именно он помог мне с этими проклятыми наци. Эти ребята стали крепко мешать местным аборигенам. А властям наплевать. И на индейцев, и на все на свете. Дурная страна.
Таманский рассматривал черно-белые фотографии на стенах. Какие-то полуголые люди, смуглые и черноволосые. Кажется, чья-то свадьба. Огромный зверь с рогами, подвешенный на крюке, видимо охотничий трофей. Похороны.
Фотографий было много. От совсем уже пожелтевших до новеньких глянцевых.
– История племени… – прошептал Таманский.
– Что? – Джобс не расслышал.
– Я говорю, интересные фотографии! – повторил Костя громче. – Целая история…
– А! – Билл отмахнулся. – Этого барахла в любом ларьке вы найдете кучу. Небось перья
Таманский промолчал.
Он еще долго стоял около этой стены, где сконцентрировалось время.
– Хау, белый брат! – громко сказал кто-то за его спиной.
Костя вздрогнул и обернулся.
58
Вождь, как называл его Джобс, оказался похож на героев Фенимора Купера так же, как его дом на классические индейские хижины. То есть вообще не похож.
Это был полненький веселый мужичок с коротким ежиком совершенно седых волос. С ним вместе пришла молодая женщина, лет двадцати, не более. Возраст Вождя Таманский определить не смог, а спрашивать постеснялся. Поначалу Костя подумал, что индианка – дочь хозяина дома, но после того как тот, не особенно смущаясь, залез к ней под подол, Таманский понял, что Вождь еще силен.
На самом деле Вождя звали Августо Бали, он был чистокровным индейцем и всю свою жизнь занимался тем, что оберегал свое племя от остального мира. В молодости Августо учился в белой школе и закончил университет. Насмотревшись на «цивилизацию», Вождь вернулся в джунгли и занялся тем, чему учился, – этнографией. Объектом его исследований стало родное племя, а также множество деревень, затерянных в этом зеленом кошмаре. Августо Бали собрал огромный материал, который, как оказалось, был интересен только ему самому, и пользовался вполне заслуженным авторитетом среди индейцев. Никто не знал более его об индейских верованиях, сказках, мифах, обычаях и традициях. Августо точно мог сказать, какой обряд соблюдается у того или иного племени, какие традиции безвозвратно ушли в прошлое, а какие свято чтутся. Также Вождь знал, как вызвать дождь и что нужно делать, если, например, у человека раздулся живот сверх меры, а газы такие вонючие, что птицы мрут на лету. Это роднило его с местными шаманами и колдунами, возводя авторитет на недосягаемую высоту.
Однако Августо не возгордился и не превратился из человека, охраняющего племя, в эдакого царька или мелкопоместного барона. Он всегда был открыт для гостей и для соплеменников. Дом его никогда не запирался. И не было в джунглях человека, который решился бы что-то у него украсть.
Августо оказался замечательным собутыльником. Вместе с Джобсом они едва не уболтали Таманского, но тот, памятуя свои ночные приключения, воздержался.
Судя по всему, Джобс и Вождь выпивали частенько. Они что-то обсуждали, вспоминали. Иногда подвыпивший Августо начинал балагурить и общаться в стиле дешевого вестерна. «Хау, белый человек!», «Бледное лицо не врет?», «Мои краснокожие братья…» – и так далее.
Таманский наблюдал за этой комедией со смешанным чувством: с одной стороны, Вождь был весел, по-хорошему буен, но с другой… Косте все время казалось, что эта радость напускная.
– А помнишь ту рыбалку?!
– О да! Я тогда вытащил во-о-от такую рыбу! – кричал Вождь, размахивая руками. – И тот белый спросил, где мне взять молоток?
– Точно! – Джобс закатился от хохота. – А я ему, слышь, быстрее посмотри в машине!
Тут засмеялся Вождь.
Таманскому стало скучно. Он отвернулся, снова разглядывая стену с фотокарточками, и совершенно упустил момент, когда хохот неожиданно стих.