Не по чину
Шрифт:
По рожам видно, что оба себя правыми считают. И что мне теперь с этими придурками делать, спрашивается? Хорошо хоть Демка оказался ни при чем: ни в скандале, ни в драке не участвовал, кинулся было на последние Роськины слова, да Кузька с Артюхой удержали».
— Ты каким местом думал?! — продолжал рычать Егор, обращаясь теперь к одному Мотьке. — Ты на кого полез? В монастыре! Кабы не Сюха…
— Тетка Настена говорила… — упрямо буркнул Мотька, не поднимая глаз от
— А про костер тебе тетка Настена ничего не говорила? — ратник рванул парня за шиворот, развернул к себе и оскалился прямо ему в лицо. — Ты хоть понимаешь, ЧТО будет…
— Я костра не боюсь! — с вызовом ответил Мотька. — Не таким пугали!
— Не боишься? — Егор неожиданно успокоился, отпустил Мотьку, пожал плечами и вдруг коротко, без замаха, врезал ему в ухо, так что отрок рухнул к его ногам. — Дурак! Не боится он… — десятник презрительно сплюнул прямо на сапоги парня. — Да я тебя сам поджарю — такого придурка не жалко, но за тебя другим отвечать придется!
Мотька бессмысленно хлопал глазами, пребывая в состоянии легкой контузии после столкновения с егоровым кулаком, но Егор, не интерескясь его ответом, обернулся к Роське:
— А ты, говнюк, значит, скверну выжигать собрался?!
— Так он же веру православную хаял! — Роська своей вины не чувствовал и смотел так же набычившись, как и его противник. — Мы Христово воинство… — договорить ему не дал кулак Егора, и через мгновение Роська копошился на полу рядом с Мотькой, так же бессмысленно хлопая глазами.
— Ты меня ВЕРЕ христианской учить хочешь? — наклонился над ним ратник. — МЕНЯ?! Воин Христов, тоже мне! Опарыш мокрохвостый! — Егор слегка пнул Роську. — Сотня сто лет несет веру христианскую во тьму языческую! Среди враждебного окружения выжили с божьей помощью и веру приумножили, только потому, что для нас — всех! — одна вера: в своих товарищей, что в бою спину прикрывают! А Бог, поп, мать и отец — сотник да десятники! И пока ты этого не понял — дерьмо ты овечье, а не воин Христов!
«Ай да Егор! Твердый христианин, но тут его не сдвинешь. Молодец! Однако с этими забияками, сэр Майкл, самому решать придётся: не дошло до них. Егор их забил, но не пронял».
А Егор, отвернувшись от отроков, обратился к Мишке:
— Какое им наказание определишь, сотник? Твои крестники.
Мишка, выгадывая время, внимательно оглядел результаты воспитательной деятельности десятника и повернулся к собравшимся в горнице ближникам:
— Ну, господа совет, что делать будем? Дядька Егор прав: это дело нашего рода, нам и решать, — вглядываясь поочередно в братьев, Артемия и Дмитрия, Мишка пытался определить, понимают ли те, что произошло. — Они поколебали единство рода ради своей дури. Да, дури! — рявкнул он, резко обернувшись на завозившегося под ногами Мотьку. — Ты с чего взял, что монах плохой лекарь? Как смел судить, не зная?! Встать! Оба!
Дождавшись, пока оба «борца за истину» поднимутся, Мишка обернулся к Илье.
— В таком деле надобно сначала старших да опытных выслушать. Ты у нас самый старший, Илья Фомич, что скажешь?
Илья поерзал на лавке, пытаясь напустить на себя солидный вид, но одно с другим плохо вязалось: неуютно чувствовал себя обозный старшина, и повод для выступления ему не нравился. Если к роли старейшины Академии он ещё худо-бедно привык, то старшим из присутствующих Лисовинов до сих пор не оказывался.
Однако ж не было еще случая, чтобы Илья слишком долго подыскивал нужные слова, вот и тут не задержался.
— Ты, Михайла, правильно рассудил, что только своим про такое дело знать положено, — одобрил он для начала Мишкину политику. — Потому как всем прочим про наши семейные дела слышать не надобно. А потому я так рассуждаю: подрались — помирятся, это никого не касается. И наказание им придумаем потом, когда домой вернемся. Нечего тут перед всеми дурнями выставляться…
«Э-э, нет, господин обозный старшина, что-то ты не туда завернул. Отложенное наказание — не наказание вовсе».
— Это перед кем — перед всеми? И ты туда же? — нахмурился тут же Никифор. — Чем я тебе не свой?
Илья в ответ всплеснул руками:
— Да разве ж про тебя речь, Никифор Палыч? Только вот, не прими за обиду, на дворе у тебя всяких людишек хватает, до роду Лисовинов касательства не имеющих. Вот и мыслю я, что не гоже нам перед чужими свою разобщенность показывать, в своем кругу решать такие дела надобно. И про опыт жизненный ты, Михайла, все правильно сказал, ибо человек поживший, особенно ежели он разумом да наблюдательностью не обделен, многое вспомнить и подсказать способен. Так что расскажу я про давний случай, а уж вы сами думайте, каким боком его к нынешнему приложить.
Старейшина Академии опять поерзал на скамье, на этот раз просто устраиваясь поудобнее, поскреб в бороде, прокашлялся, явно настраиваясь на долгий рассказ. Мишка матюкнулся про себя: угораздило слово дать самому разговорчивому! И не оборвешь его теперь.
— Коли братья поссорились, то добра не жди, а ежели до такого довели, что их наказывать приходится, то наказание для них надобно выбирать такое, чтобы заставило их помириться. А потому послушайте, какой у нас Ратном случай лет десять тому назад вышел…
Судя по всему, Мишкину досаду в полной мере разделял и Егор, сильно утомившийся в процессе воспитания отроков: он сидел на лавке, откинувшись назад и прикрыв глаза. Мишка время от времени поглядывал на него с опаской — как бы не поплохело десятнику, совсем недавно на ноги встал. Услышав вполне былинный зачин речи Ильи, Егор, не открывая глаз, громко проворчал:
— Илюха, опять свои байки травить собрался? Пацанам тебя окорачивать невместно, так ты и обрадовался. Ишь, затоковал! Дело говори.