Не по чину
Шрифт:
На этом, оставив в покое растерянного и испуганного Мотьку, Мишка обернулся к Роське.
— А ты, христов воин, — обращение прозвучало злой издевкой, — готов этих троих на костер послать? Сам рассудил, что Богу угодно, а что нет? За НЕГО решил?! Проповеди отца Михаила про гордыню чем слушал? Десятник Егор ясно сказал: сотня все эти годы несла свет христианства во тьму языческую БОЖЬЕЙ ВОЛЕЙ! ВСЕ, что нам воевать и побеждать помогает — богоугодно! ВСЕ! И если лекарки Макоши христианское воинство исцеляют — значит, и они по воле божьей живут и ЕМУ угодны! И не тебе судить их!
— Да я ж не их… — Роська заметался мыслями — не от страха перед наказанием,
«Ну что, братишка, никак книжные истины и прописные заповеди не хотят укладываться в реальность? До сих пор ты при всей своей фанатичности успешно закрывал глаза на то, что лечит тебя лекарка Макоши — погань языческая, что святая для тебя боярыня Анна в грехе живет, да и на все мои странности и «колдовские» заморочки. Не мог примирить это с писанием, но принимал, как есть, ибо трудно враз отринуть всех, кого любишь и уважаешь во имя идеологии, пусть даже принятой всем сердцем и с ярой истовостью неофита. Но решать когда-то все равно придется, и тогда ты неизбежно либо усомнишься в непогрешимости Писания, либо нас всех скопом придется признать дьявольским отродьем и «спасать» наши души от нас же самих, не считаясь с жертвами и разрушениями, ибо ты ЛУЧШЕ ЗНАЕШЬ, что нам на благо.
Вот так-то — трудная штука диалектика, особенно, когда не теоретизируешь на научном диспуте, а со всего размаха попадаешь в нее мордой. А я сейчас тебе еще и добавлю!»
— Их! Именно их! — без околичностей выдал Мишка Роське, потерявшемуся от необходимости отвечать, хотя бы самому себе, на трудные и неприятные вопросы. — Думаешь, ты за веру Христову сегодня вступился? Нет! Ты СЕБЯ поставил превыше всех и в невежестве своем взялся судить, кто свят, а кто грешен. Ты СВОЕ против рода поставил, не задумавшись. А что бывает с народом, который раскололся внутри себя, знаешь? — Мишка сделал паузу, отметив про себя, что в горнице повисла напряженная тишина: присутствующие замерли в ожидании развязки. — Так какого хрена ты раскол среди СВОИХ вносишь?!
Он говорил сейчас не только для Роськи или Матюхи — для всех, чтобы больше никогда не пришлось повторять никому:
— Решай, кто для тебя свои: твои товарищи, что в бою за тебя жизни кладут, или попы, которые на костер этого недоумка и тетку Настену поволокут?! Решай сейчас, ибо чужих нам в роду не надо! Я за вас перед родом и Господом отвечаю, как крестный, как сотник, принявший вас под свою руку, а потому я — ваша вера, правда и исповедник! И в каждом из вас я должен быть уверен, как в себе! Если еще кто-то из вас против своих что умыслит, или поставит что-то выше рода и единства нашего — убью на месте! Любого!
Только теперь боярич позволил себе обернуться к остальным ближникам. Отроки — даже братья — не отрывали от него глаз, словно завороженные. Мишке на миг стало не по себе: такие вера и преданность отражались сейчас в этих взглядах — и ни тени сомнения. Но только так и надо было!
Илья глядел на молодого сотника серьезно и, похоже, даже подтянулся, словно в строй встал. Егор, как всегда, оставался невозмутим, но в целом, кажется, своего подопечного одобрял, а вот Никифор о чем-то глубоко задумался, причем с таким видом, словно его кобыла вместо привычного навоза стала вдруг нестись
— Ну, и что мне теперь с вами делать?
Роська побледнел до прозрачности, Матвей же, напротив, покраснел, но злились они не на сотника и не на товарища, стоявшего рядом, а на себя самих, и напрягались от тяжести той вины, которую повесил на них Мишка. Родившиеся неизвестно где, воспитанные один полу-пиратами на ладье, другой вообще черт знает кем и как, прошедшие в буквальном смысле огонь и воду, они оба сейчас оказались в состоянии «Лучше в петлю», ибо за последние полгода незаметно для самих себя срослись с родом Лисовинов, что называется, до самых печенок.
— Раз я сам вас назвал ближниками и советниками, и пока не разжаловал, — Мишка подчеркнул голосом это «пока», увидел, как пацаны удивленно вскинули головы, и слегка развел руками, как бы извиняясь за такой недосмотр, — то сейчас вашего совета и спрашиваю. Сами напортачили — сами и наказание себе теперь выбирайте, по вине.
Сомнений, что сотник измыслит нечто доселе невиданное, отроки не испытывали, лишь обреченно приготовились выслушать ужасный приговор, а посему, услышав вердикт боярича, ошарашено замерли — Роська так и вообще с приоткрытым ртом. Не то что придумать что-нибудь вразумительное, но даже более-менее осмыслить сказанное им вряд ли бы сейчас удалось — Мишка в этом не сомневался, сочувствия к страданиям воспитуемых не испытывал, и его иезуитское предложение являлось всего-навсего частью воспитательного процесса.
Первым оставил всякую надежду справиться со столь сложным поручением поручик Василий. Сглотнув, он выдавил из себя вполне логичное признание:
— Нету такого наказания…
— Что?! — грозно сдвинул брови сотник. — Как отвечать положено?!
С видом христианского мученика, влекомого на растерзание львам, Роська привычно вытянулся и отчеканил:
— Никак нет, господин сотник! Ничем нельзя искупить!
— Смертью только… — неожиданно брякнул Мотька; спохватившись, тоже вытянулся как на плацу и отрапортовал, не менее браво. — За то, что на брата руку поднял — смерть!
— Готовы искупить! Сами… — подхватил Роська, обретая уверенность от подсказки.
Протяни ему сотник кинжал или меч, поручик Василий и впрямь наплевал бы на спасение души и все заповеди отца Михаила, ибо честь воина превыше всего. Как у самураев, о которых он и слыхом не слыхивал, но родство с которыми ощутил. И Мотька туда же, с ним вместе — и рука не дрогнет что у язычника, что у христианина.
«Довольны, сэр Майкл? Вы им про наказание, а они вам про искупление… Твою ж мать, они и в самом деле готовы! Вы ЭТОГО хотели? Вот они — ваши пассионарии, вашими руками слепленные! Придурок! Управленец гребанный! Они же не просто так — они ЗА ТЕБЯ сейчас готовы умереть, а Роська, хоть и верит искренне, как тебе никогда не уверовать, служение тебе поставил превыше спасения души.
Именно сейчас они по своей воле отдали свою жизнь в твои руки и признали твое право вершить их судьбы. Вот они — та сила, которая все сметет по твоему знаку, но только с такими и можно мир переделывать или завоевывать. Вот уж в самом деле «Вперед, вас ждут великие дела!» Теперь никуда не денешься, ибо крепче любой клятвы связан по рукам и ногам запредельной верой своих соратников. И будь добр этой вере соответствовать!»
— Чего?! — взвился со своего места Егор, но тут же скривился и сплюнул. — Придурки, вашу мать! Головой ушиблись?!