Не по чину
Шрифт:
– Это как же так, правильно-то?
– А вот так! – приосанился рассказчик. – Как дело это ответственное, то тут ошибиться никак невозможно, и потому у нас в Ратном давно обычай заведен!
Поступают же у нас так: девку отводят в самый дальний угол двора, а посередке между ей и воротами – но сбоку, не прямо у нее на дороге – становится отец жениха. И велят той девке бежать к воротам, что есть силы, а свекор будущий в нее в это время шапку кидает. И если с ног сшибет, то рано еще девке замуж, а коли она устоит и в ворота проскочит, то, значит, в самом соку – бери икону и благословляй молодых!
– А ежели шапкой промажет? И мимо пролетит? – встрял чей-то – Мишка не разобрал, чей именно – заинтересованный голос.
– Вообще-то
Ладно бы еще вдова была – тогда понятно: снова замуж хочет, а тут? В та-акую задумчивость народ впал! Муж ее, помню, чуть не пришиб того косорукого и жену потом пытал – как она исхитрилась в прошлый раз на ногах устоять, ежели сейчас упала? М-да-а, много ему тогда чего насоветовали, нашлись охальники.
Слушатели понимающе переглянулись; самые трезвые еще как-то прятали ухмылки в бородах, а какой-то совсем уж расслабившийся купчик попробовал было высказать и свою версию, но Илья и не таких останавливал. Вот и сейчас он вытянул в ту сторону, откуда доносилось пьяное бормотание, руку с предупредительно поднятой ладонью, и болтуна заткнули куском пирога, а обозный старшина продолжил:
– После этого баб всегда за спину кидающему ставили – от греха. Ну а все прочее решается просто: ежели мимо девки промажешь, то тому, в кого попадешь, корчагу браги ставишь. Так что некоторые любители специально под ту шапку подставлялись!
– А девки-то? – недоверчиво вклинился кто-то. – Неужто никого ни разу не зашибло?
– Всякое случается. Бывает, что девка еще не годна, а замуж ей уже хочется, аж свербит! – откликнулся Илья. – Тогда и членовредительство случается. То есть с пути-то ее собьют, но она до ворот добежать все равно хочет, и падает уже, болезная, а все ногами перебирает. И бывает, что в ворота не попадает – бьется об забор… – вздохнул Илья, делая драматическую паузу.
– Прям-таки и расшибаются? – подали голос с другой стороны.
– А ты как думал! – пожал плечами рассказчик и тут же успокоил слушателей: – Но это давно было, еще при прежнем сотнике, да и то по недоразумению. У нас народ мудрый, а сотник Корней – так и вообще голова! Придумал, как членовредительства в таком деле избежать.
Жил у нас раньше в Ратном Пентюх – у него забор сам по себе через два года на третий падал. Его-то самого этой весной пришибли, но забор остался, а забор в этом деле главное! Потому как ежели об такой забор девка с размаху и треснется, то хотя бы не убьется, а вместе с забором и рухнет в крапиву али в сугроб, смотря по погоде. Вот на Пентюховом-то подворье испытание в последние годы и проводят. Сотник о том даже указ отдельный огласил – во как!
«Признайтесь, сэр, давно вы такого высокохудожественного трепа не слышали: театр одного актера, да и только. Врет и не краснеет – как раз про него сказано. С другой стороны, «красиво не соврать – истории не рассказать», тем более что он врет в нашу, так сказать, пользу: девичий десяток рекламировать все равно заранее предстоит. А что издалека к делу подходит, так творческие люди все не без тараканов в голове».
А «мастер художественного слова» промочил горло сбитнем и продолжил разливаться соловьем:
– И была у нас в Ратном одна девица – ныне-то она баба уже и даже вдова, Аленой звать. В ту пору она еще в девках ходила, но и тогда статями среди прочих девиц выделялась: иного мужа, если тот не воинского звания, одним своим видом в робость могла ввести! Такую не каждый забор удержит. Где бы в другом месте, так жениха подходящего и вовсе не сыскала бы, но у нас-то ратники! Нашелся, конечно, и ей парень подходящий, и она ему глянулась.
А вот отец жениха – ну ни в какую не соглашался! Не нравилась ему невеста сына, и все тут! Хотя, – почесал бороду Илья, оглядывая притихших слушателей, – понять-то его, конечно, можно, потому как у него самого жена почти такая же. С него самого ростом… ну пальца на два ниже, а в ширину – в ее рубаху двух таких засунуть, и еще место останется. И шел разговор среди сельчан, что в делах домашних, хоть он и ратник не последний, а баба его руки распустить не стесняется, и случается, что муж от нее ущерб терпит. Но с другой стороны, понять его можно: коли такая с разбегу налетит и к стенке припечатает, то никому мало не покажется. Не мечом же ему от жены отбиваться! А он еще как-то сам по пьяни жаловался, что она и на ногу при этом наступить привычку имеет…
Вот, видать, он и решил, что ему одной жены хватит, а если еще и невестка такая же попадется, да, не приведи господи, они промеж себя договорятся, то вообще сгинешь или калекой останешься – уж лучше с половцами рубиться, чем такое домашнее побоище! И потому зарекся он той женитьбы не допустить.
Настал срок испытывать, как положено, пришли все к Пентюху, бражки ему поднесли по обычаю. Пентюх-то, не будь дурак, за просто так свое подворье на испытания не отдавал, а за бражку соглашался с радостью. Поставили Алену в угол двора, отмашку дали, ну и побежала она! А шапку-то кидать будущий свекор должен! И кто же знал, что он, сволочь эдакая, в шапку песку насыплет?! Чтоб, значит, наверняка. Вот он ка-а-ак метнет в нее эту шапку! Алена-то девка в самом соку, да и замуж ей горело, потому на ногах она устояла, но с направления на ворота он ее все ж таки сбил – мимо пролетела! Как раз до забора и добежала.
Ну, на такой-то случай, как я уже говорил, потому на Пентюховом подворье и собирались – забор-то хлипкий, а уж при Алениных-то статях и крепкий нипочем. Так что беда вроде и небольшая, но с другой стороны забора, как выяснилось, две девки подглядывали: уж больно им любопытно стало… Вот и прихлопнуло их как мух!
Несмотря на гогот и ржание довольных слушателей, Мишка несколько раз клевал носом: слишком уж богатым на события и переживания выдался день. В очередной раз с трудом разлепив глаза, он сообразил, что раз «квартирмейстер» Илья спокойно развлекает туровских купцов, значит, все его подопечные уже помыты, переодеты в чистое и сухое и вообще видят, по крайней мере, второй сон. Посему сотник поманил за собой сидевших за столом ближников, как и он, боровшихся со сном, и в кои-то веки со спокойным сердцем отправился на боковую.
Боярин Федор, не просто озабоченный, а явно пребывающий в самом мрачном расположении духа, появился на подворье Никифора на следующий день ближе к вечеру и сразу же заперся с хозяином в горнице. Пива себе Федор подавать не велел, ограничился квасом и «чем-нибудь пожрать». Совещание их длилось недолго, но после него не в духе оказался и Никифор, хотя он и без того попытался с утра наехать на племянника, оскорбленный поведением толпы вооруженных гостей.
На этот раз проблема выросла из воинской дисциплины, точнее, из того, что Дмитрий накануне вечером, как и всегда перед отбоем, назначил караульных. Из-за огромных псов, которых спускали с цепи с наступлением ночи, часовые по двору не ходили, а ограничились бдением у входов в сараи и амбары, где на эту ночь поспешно разместили десятки как на голову свалившихся хозяевам отроков. Никифор же воспринял это как недоверие к нему и сомнение в его способности защитить своих гостей. Мишке даже пришлось призвать на помощь Егора с Арсением, чтобы разъяснить дядьке особенности несения воинской службы в походе. Все возражения купца, что, дескать, поход закончился, они у своих, пришлось отмести: Туров не Ратное и тем более не крепость.