Не по сценарию
Шрифт:
По старым снимкам я пытался угадать его характер. Каким он был? О чем мечтал? Как жил? Но, черт, как же это сложно – видеть чужого и незнакомого человека, на которого ты похож, и понимать, что не знаешь о нем ничего. Даже голоса не слышал никогда. Даже в глаза не взглянул ни разу. Похоже на картину, нарисованную сумасшедшим, когда вроде бы предметы ясны и понятны, но сложить их воедино не получается.
Сквозь сухие рыдания, рвущиеся из грудной клетки, я сотни раз задавал вопрос этим безмолвным фотографиям, почему он так поступил со мной. И, конечно, не получал от вытертых карточек никакого ответа. В те темные для моей души дни я думал, что теперь мне вряд ли удастся разгадать головоломку
После оглашения завещания я жестоко напился. Я желал либо исчезнуть из этого мира, либо чтобы мир исчез навсегда, оставив меня в пустоте, где нет мыслей, чувств и боли. В блаженном алкогольном беспамятстве я пробыл несколько дней, пока однажды утром мне не позвонили.
Мужчина на другом конце провода представился Маратом, компаньоном моего отца. Он вежливо, но настойчиво попросил встречи, а я, опустошенный, как та бутылка из-под виски, чье горлышко торчало из мусорного ведра, не смог отказать ему. С каким-то мазохистским предвкушением я вдруг возжаждал услышать от этого человека как можно больше о Богдане Данилевском, прекрасно понимая, что каждое новое знание принесет мне нестерпимую душевную боль.
Через час Марат приехал ко мне домой, и за этот час я даже не потрудился привести себя или свое жилище в порядок. Впрочем, он сделал вид, что не замечает ни стойкого амбре перегара, ни раскиданных вещей, ни моего расхристанного вида.
Марат оказался не только компаньоном отца, но и его другом, хотя и был младше его на пятнадцать лет. Их связал театр, где Марат полностью заведовал административной частью, а мой отец – художественной. Судя по рассказам Марата, Богдан Данилевский был творческим человеком, но без лишней экспрессии, которая бы только мешала ведению бизнеса. Отец не был лишен прагматизма, но был очень замкнутым человеком, можно даже сказать, нелюдимым. Благодаря этому весь его театр, который также перешел ему в наследство от его отца, был похож на большую семью. Актеры работали на него десятилетиями, обожали Богдана, да и он относился к ним тепло и с уважением. Любой новый человек в этой сложившейся творческой семье принимался не сразу, но если уж был принят коллективом, то почти всегда оставался его частью, не желая покидать уютных стен.
Богдан Данилевский не был новатором. Он признавал лишь классическую школу Станиславского и преданно следовал ей, зато резко и негативно отзывался о попытках создания новых школ и течений в сценическом искусстве. Наверно, из-за этой его замкнутости и приверженности старым традициям как в репертуаре, так и в актерской игре, театр никогда не был модным и узнаваемым. Правда, и сам отец не стремился к громкой славе.
Сейчас, когда Богдана Данилевского не стало, Марат испытывал неизгладимую утрату, возможно даже сильнее моей. Ведь он знал отца несколько десятков лет, работал с ним рядом. Наверно, эта потеря и сблизила нас с Маратом. Театру был нужен новый художественный руководитель, без которого тот просто перестанет существовать, и Марат сказал, что с уважением принял бы меня, сына своего друга, в качестве своего нового компаньона, и уговорил принять наследство.
Мы долго разговаривали, распив еще одну бутылку на двоих, и от Марата я узнал тогда трагедию жизни моего отца. Богдан действительно не знал, что у него есть сын. Когда они с Марьяной громко и скандально развелись, она не сообщила, что беременна. Отец лишь после моего рождения узнал, что бывшая жена родила, но подумал, что ребенок не от него. Он обоснованно считал Марьяну ветреной и жадной до мужского внимания, так что
Богдан узнал о своем отцовстве совершенно случайно. Просто однажды увидел меня на экране, в дешевом молодежном сериале, и оторопел, поняв, как сильно главный герой на него похож.
Когда Марат рассказывал мне об этом эпизоде, горло перехватило. Я живо представил, как мой отец, так же, как и я совсем недавно, вглядывался в мои изображения, ища сходство. И так же их находил. А потом он просто нашел телефон Марьяны, позвонил ей и задал вопрос напрямую. И мать призналась, что да, я его родной сын.
— Почему же он не пришел ко мне? — с горечью спрашивал я Марата. Но тот лишь вздохнул, покачал головой.
— Он просто испугался, — отвечал мне мужчина. — Не подумай, он, в общем-то был сильный духом человек, но с этим не смог справиться. Решил, что ты его оттолкнешь, будешь презирать, а то и вовсе останешься равнодушным. Я уговаривал его, но Богдан говорил, что уже поздно. Что ты взрослый, и он тебе уже не нужен. Так что свою старость и смерть твой отец встретил в одиночестве.
После этих событий в моей душе что-то переломилось, и за пьяным болезненным маревом тех дней осталась моя прежняя, веселая и беззаботная жизнь. Там же остался и беспечный парень, жадно пьющий жизнь, как сладкое вино. Все просто: я больше не испытывал всей сладости, вино превратилось в уксус.
Я стал владельцем театра, и теперь на мне лежала большая ответственность. Возможно, моя мать поступила бы очень просто: продала ненужный бизнес и купила себе что-нибудь невероятно ценное и такое же бесполезное. Но именно из презрения к таким поступкам, которые я наблюдал с самого детства, я решил всерьез взяться за дело. И, похоже, я был похож на своего отца не только внешне, потому что быстро разобрался в новом для себя бизнесе и вник во все нюансы. Мне оставалось лишь подтянуть режиссерские навыки, а еще перекроить свои планы на целую жизнь вперед.
Что ж, Буратино получил свой золотой ключик, и теперь он должен был стать новым папой Карло.
Глава 4. Артур. Кастинг
О, Катерина, ты мое спасенье,
От скуки и тоски освобожденье.
Пьеса «Заблуждения»
Признаться, я не ожидал такого наплыва девиц, желающих получить роль. Только сегодня кинули клич, и уже спустя пару часов в холле собралась целая толпа молоденьких актрис. При ближайшем рассмотрении я понял, что они все примерно одного возраста, но тут же сообразил: ну конечно! Середина июня, театральные вузы только что выпустили на волю очередную порцию дипломированных актрис, и теперь каждая из них жаждала показать свои умения и получить первую работу.
Я мысленно застонал, поняв, что меня ждет настоящее испытание, ведь требовать опыта от вчерашних выпускниц было глупо. Но других вариантов нет, и придется выбирать из того, что предлагают. Остается надеяться, что среди стекляшек затесался бриллиант.
За собирающейся внизу толпой я наблюдал со скрытого балкона второго этажа. Я знал, что снизу претендентки меня не видят, но зато сам мог заранее рассмотреть их всех, сравнить между собой, проанализировать поведение, которое многое могло сказать о человеке. Да, мне не раз говорили, что я сильный эмпат, и сейчас я пользовался этим качеством по полной.