Не повторяется такое никогда!
Шрифт:
Познакомил маму с гостями, попили чаю, фотки посмотрели, поболтали о том, о сём. По рассказывали анекдоты и наконец мы выдохлись.
– Никогда столько не смеялась. Живот уже болит и скулы сводит. Хватит нас смешить. Ты говорил, что у тебя две сестрёнки? Где же они? – посмотрела на меня Маша.
– Мам, а где Алёнки? – крикнул я в сторону дверей.
– В школе! У них с утра уроки, а потом танцевальный кружок. Скоро они должны подойти – мама зашла в комнату – И не зачем так орать! – спародировала она кролика из
– Извини мам, больше не буду – улыбнулся я – Честна-честна!
– Лисёнок, а спой нам что-нибудь? – вдруг попросила она.
– Я.…, э… Ну я не готовился, не распевался… – смутился я и даже покраснел.
Стыдоба то какая, прям, как подросток. Тьфу ты! Я же и есть подросток. Вот блин, а что спеть то? Я бешено принялся вспоминать подходящую песню. И почему я мало сочинял нежных, лирических композиций?
– Пойдём к девочкам в комнату, пианино там! – развернулась мама и пошла на выход.
Вот блин подстава. Хорошо, что я немного потренировался, а то Андрюха на пианино никогда не играл. Так хоть пальцы вспомнили немного. В комнате сестёр стояла: двухъярусная, деревянная кровать у окна слева, перед ним комод с зеркалом, справа большой письменный стол, над ним этажерки-полки для книг, двухстворчатый шифоньер и фортепиано разместилось справа, между стеной и входной дверью.
Я сел, поднял крышку и, решив пока размять пальцы завис. А чего играть то? Повернулся и спросил:
– Про что петь?
– Про любовь конечно! – ответила Маша, удивившись моей глупости.
– Про любовь значит? – задумался я и, тут мне как-то вспомнилась песня "Звёздочка ты моя ясная", а ведь здесь её не поют, а по идее пора. Уже полгода, как пора. С бацать её? А почему бы и нет?
Я встал и сходил за гитарой в свою комнату. Сел на стульчик от фортепиано, подстроил и запел:
– Песни у людей разные,
А моя одна на века.
Звездочка моя ясная,
Как ты от меня далека!
Поздно мы с тобой поняли,
Что вдвоем вдвойне веселей
Даже проплывать по небу,
А не то что жить на земле.
Облако тебя трогает,
Хочет от меня закрыть.
Чистая моя, строгая,
Как же я хочу рядом быть!
Знаю, для тебя я не бог.
Крылья, говорят, не те.
Мне нельзя к тебе на небо
А-а-а-а прилететь.
Поздно мы с тобой поняли,
Что вдвоем вдвойне веселей
Даже проплывать по небу,
А не то, что жить на земле.
Поздно мы с тобой поняли,
Что вдвоем вдвойне веселей
Даже проплывать по небу,
А не то, что жить на земле.
(О. Фокина)
Я пел и вспоминал свою первую любовь Таню. Эта песня у меня ассоциировалась только с ней. Нежная, хрупкая девочка из моего детдома. У неё были невероятно огромные, синие глазища и пышные ресницы. Когда она улыбалась, то в ответ улыбались все вокруг, было невозможно удержаться от ответной улыбки. Почему её не взяли ни в одну семью, было загадкой для всего детдома. Теперь-то я понимаю, что эти, возможные мамы, просто её боялись, как будущую конкурентку, пусть и не осознанно.
Все детдомовцы сбегали в город, когда по своим делам, а когда и на танцы. Таня тоже убегала с подружками, однажды её зарезали в пьяной драке у клуба, как сказал убийца, чтобы она никому не досталась. Просто из-за ревности. И так бывает. Как я тогда плакал? Мне казалось моя жизнь кончилась, потеряла всякий смысл. Потом я написал своё первое стихотворение, потом второе, посвящённое Тане, а затем придумал к стихам музыку. Так и стал творить дальше. Возможно из-за неё, я и не женился, все в сравнении с ней проигрывали, а я хотел свой идеал – Таню!
– А ещё? – попросила всхлипывающая мама, когда я допел.
– Мамочка не плачь! – сорвался я к ней и прижал её к себе – Не плачь пожалуйста. Я так тебя люблю! Ты самая лучшая женщина на свете! Не плачь мамочка! – я целовал лицо самого дорого мне в этом мире человека и отчётливо понимал, что убью любого, кто заставит мою мать плакать.
– Спасибо сынок! Всё хорошо… – прижалась мама головой к моей груди – Просто отца твоего вспомнила, он мне также всегда говорил, звёздочка ты моя ясная… Ты сейчас напомнил мне самые счастливые моменты моей жизни. Спасибо! А кому ты её написал?
– Тане! – машинально ответил я.
– Тане? – отпрянула она от меня – Колиной сестре? Но ведь её уже два года, как нет. И ты молчал? – обвиняюще посмотрела на меня мама.
– А что говорить? – пожал я плечами – Такая судьба.
– Судьба! – согласно кивнула мама, внимательно меня рассматривая.
– А что с ней случилось? – внезапно вмешалась Маша.
– Это произошло в Свердловске, два года назад… – начала мама рассказ.
Какое-то время спустя.
– Так вот откуда у тебя эти шрамы на теле? – сообразил Лёха – Не слабо вас порезали…
– Не слабо! – согласно кивнул я.
– А что было дальше? – спросила Маша.
– Дальше? – задумался я.
– А дальше была городская больница, несколько перенесённых операций, затем военный госпиталь, реабилитация, восстановление функций организма, они учились заново ходить, бегать, прыгать. Много чего было. Затем зубрёжка, ведь оставаться на второй год в том же классе они отказались! – вместо меня закончила мама.
– Да! – согласился я – А ещё двое похорон, на которых меня не было, моего отца и моей девушки. Ну, то есть это я её считаю своей девушкой… – смутился я.