Не приедет
Шрифт:
Эрастовна: – Оно у них всё на контроль поставлено. Когда они в коммунистах числились, то так и говорили, что всё на контроле, и потихоньку в Москву перебирались на новые места и должности.
Афанасьевич: – Ты про Савоську из нашего села говоришь, что ли? Я не понял, Эрастовна!
Эрастовна: – Про какого Савоську?
Афанасьевич: – Что забывать таких важных людей? Помнишь, при нашей молодости по селу с тележкой ходил дурачок такой Миша Савостин. А потом, как-то, бочком, бочком и в большие люди выбился. Теперь он рядом с самым главным начальником
Эрастовна: – Да, Савоська, никакой тебе не дурачок. Он умнее нас с тобой оказался. Какой-то институт закончил с третьего захода, с измальства в партию коммунистическую вступил, и там пошло и поехало. Сначала у нас тут, в краевом центре, очень важным начальником считался. Опосля и в столицу перебрался.
Афанасьевич: – Когда жареный петух в задницу их всех клюнул, то они и в церковь активно стали ходить, и в совсем другую партию вступили. Захотели снова жить… замечательно. И ведь, надо же, у них получилось! А у народа вот… никак.
Эрастовна: – У нас таких Савосек в стране не меряно. Вчера они – одни, а сегодня – совсем другие. Какими же завтра будут? Не ясно. А ведь важные и принципиальные. Всегда в строю, как говорил ещё мой дедушка. Всё доброе тонет, а Савоськи плывут себе по мутной воде.
Афанасьевич: – Нет в тебе политической дальновидности, Эрастовна. Совсем не наблюдается. То ведь историческая необходимость, сначала быть в коммунистах, а потом, как надо родине.
Эрастовна: – Совсем и не родине такое надо, а вот лично им, Афанасьевич. Они за пирожок с мясом самым большим начальникам по ночам половики будут трясти, чтобы самим такими же, как они, сделаться. Одним словом, чёрт знает что, а не люди. Гадское позорище!
Афанасьевич: – С таким вот безответственным суждением тебе лучше, Эрастовна, лучше и к колодцу за водой не ходить. Не ровен час, можно и поскользнуться. У нас помощников в этом очень даже много есть. А для тебя прямо все плохие!
Эрастовна: – Почему же, все? Я ведь, Афанасьевич, не про всех говорю, а про таких, которые, как надо, так и пляшут и принародно, чтобы все видели, какие они… старательные и принципиальные.
Афанасьевич: – Но наш-то главный начальник страны совсем не такой. Он… идейный!
Эрастовна: – Как же, не такой! Что говоришь-то! Очень даже такой. Народец всё беднеет, а он вот буржуев… всячески поддерживает, говорит по телевизору, что так, мол, и должно быть. То есть происходит не разбой и безобразия, а устанавливается самая настоящая норма.
Афанасьевич: – Нам-то с тобой откуда знать? Может, оно норма и есть. Может, мы во времена совдепии чего-то не совсем понимали. Но нашего главного начальника, как хочешь, я уважаю. Он принципиальный и столько смешных анекдотов знает. Я же сам по телевизору видел.
Эрастовна: – Понятно. Ему неприличные вопросы люди задают и так, и через твой Интернет, но он, раз – и сказочку расскажет, и какую-нибудь басенку потешную, а то и за роялем мелодию какую-нибудь изобразит. С одной стороны, молодец! Чего ещё скажешь.
Афанасьевич: – Если бы он был не такой,
Эрастовна: – Так, Афанасьевич, на кого же ещё молиться, если вокруг него всякие Савоськи? Да и он, можно сказать, из их же компании. А нашим-то людям, если сказали, что такой вот и такой – настоящий молодец, они и кричат «ура».
Афанасьевич: – А почему бы и не кричать, Эрастовна? Нынче ведь демократия.
Эрастовна: – Для всяких Савосек демократия и присутствует, которые на руле сидят и деньги украденные по ночам считают, как те самые… Кощеи.
Афанасьевич: – Всё ладно будет. Вот он к нам вечером приедет, так я его серьёзно и ответственно и спрошу про всё. Не постесняюсь. Он ведь мудрый, и всячески понимает, что, окромя столицы, и ещё… какая-никакая, но Россия наблюдается.
Эрастовна: – Дак, эти самые Савоськи про то начисто забыли. Уж лучше бы не приезжал он к нам в гости твой большой начальник. Пущай за бугры летает и всякие другие народы экономически поддерживает. Видать, наше-то время пока не пришло. Да и не приедет он. Больно мы ему нужны-то!
Афанасьевич: – Как же не приедет! Я же того, через тырнет по компутеру сообщал ему, что у нашей избы крыша течёт. Надобно дырки гудроном залить, да новую черепицу наверх постелить. Перекрыть весь верх требуется.
Эрастовна: – Чего ждёшь? Желаешь, чтобы прибыл к нам главный начальник и распоряжение поселковому совету дал?
Афанасьевич: – Зачем распоряжение? Пусть сам это… переоденется у нас в старую одежду и приступает. Надо же делать. Надо же крышу латать. Чего с ней затягивать? Крыша-то совсем протекает. Не дело это.
Эрастовна: – Чего ему-то насчёт тебя в суету впадать. У него в доме, у его родичей и друзей крыша ни в каких Ниццах и Лондонах не протекает. А ты-то ему кто, Афанасьевич? Ты ему даже не троюродный прадедушка, и вы с им в одной школе даже не учились.
Афанасьевич: – Такое и не обязательно. Он, по моим убеждениям, человек честный и порядочный. А подобных уважать следует и не только по выходным дням, а ежедневно.
Эрастовна: – Ну, ладно, взберётся он на нашу крышу и станет её гудроном заливать. А мы что, смотреть на чужую работу со стороны начнём?
Афанасьевич: – Ты чего такая-то, Эрастовна? Мы ему помогать будем. Гвозди и молоток я всегда ему уважительно подам.
Эрастовна: – Во всё такое мне, Афанасьевич, верится, но слабо. Но пусть так. Залезет он на нашу крышу, а вдруг у него такое дело не получится.
Афанасьевич: – Совсем ты смешная, Эрастовна! Как же у него да и не получится! Он-то на все руки мастер. Кнопки везде и всюду какие-то нажимает, на дно большого озера в закрытом ящике опускался, в кабины самолётов разных садился, в хоккей с самой настоящей шайбой играет. Ещё и бороться, как японец, способен. Я запомнил точно – на татами и в кимоно. Рубашка такая, но без пуговиц. Экономят, видно, на них. Он, вообще, молодцом!