Не-птица
Шрифт:
— Жует? — насторожилась Леночка.
— Ну да! Наш круассан уплетает!
Я закатил глаза.
— Она, вроде, ничего не покупала… — медленно произнесла Лена. — Вот, что. Я сейчас схожу, переоденусь, а ты — разберись с подругой. Пусть оплатит украденную еду, — и девушка удалилась, плавно и неспешно.
Пришлось положить в кассу шестьдесят рублей. За круассан.
***
Иволга сидела на крыльце, щурясь на медленно ползущее к горизонту солнце и дожевывая последний кусок. Я опустился рядом, размышляя, как
— Морщишься, как брокколи, — мелкая закинула ногу на ногу, не обращая внимания на то, как задирается мини-юбка. — Что?
— Ты украла еду.
Девушка закатила глаза.
— Булку мне зажал? Жмотяра!
— Эту булку я оплатил. В следующий раз — имей совесть попросить!
— Иметь совесть, — хихикнула Иволга. — Хорошее выражение!
Я набрал в грудь воздуха, Ива скривилась в ожидании длинной возмущенной тирады, но в этот момент из-за поворота вылетела машина, уже знакомый серый «Hyundai Accent». Едва вписавшись в поворот, водитель дал по тормозам, чтобы их оглушительным визгом окончательно доказать всем собственное превосходство. Других причин для подобного вождения не было.
— Дай угадаю… — протянула Иволга.
Я кивнул. Павел Светлицкий, собственной персоной. Худой, высокий, лысый бородач в спортивном костюме. Светлицкий считал, что борода делает его невероятно сексуальным. Он вообще любил в жизни только две вещи — свою бороду и свою тачку. У Светлицкого яркие голубые глаза, в которые я постарался не смотреть, когда он вылез из машины и потушил окурок носком кроссовка. Я, кажется, ненавидел Павла Светлицкого, потому что не было существа отвратительней.
— Паш, — Леночка, уже переодетая в джинсовый костюм, нырнула в объятия к своему парню.
— Чё? — проронил тот. Голос у Светлицкого глубокий и низкий, с приятной хрипоцой.
— Домой, — попросила девушка, коротко поцеловав колючую щетину.
— Ладно, — Светлицкий отпустил Леночку, и та, махнув мне рукой на прощание, села на переднее сидение. — Когда ты уже на права пойдешь учиться?
Леночка что-то пролепетала в ответ, но со ступенек кафе было никак не расслышать. Мазнув по мне неприязненным взглядом, Светлицкий обошел тачку, чтобы сесть за руль. Надо отдать должное — двигался он с грацией городского хищника, плавно и уверенно. «Hyundai» тронулся с места, мы с Иволгой проводили его взглядами.
— Есть пить? — поинтересовалась мелкая.
Я посмотрел на нее. Стрелки чуть смазаны, к губам и подбородку прилипли крошки слоеного теста. Смешная.
— Пойдем, по дороге купим чего-нибудь.
Пошли. Погода пока ещё держалась хорошая, лучи заходящего солнца лезли в глаза и щекотали нос. Я шагал молча, Ива тоже притихла. В киоске на остановке мы купили баночку энергетика. До дома оставалась ещё пара кварталов.
— Как ты собираешься увести её?
Вопрос прозвучал настолько неожиданно, что я даже не сразу понял, что Иволга имеет в виду.
— В смысле?
— Кедр! — мелкая закатила глаза и топнула ножкой. — Ты, конечно, дерево, но даже бревна так не тупят.
— Слушай, давай не будем, — до меня дошло, о чем Ива говорит.
— Дело твое, — она только дернула плечиками. — Если в рукопашную удобнее, я помолчу. Мы без предрассудков!
— Так себе шуточка.
— Какие есть — все твои! — развела руками мелкая. — Извлекай уже ключи, пришли.
Действительно, мы уже подходили к моему подъезду. Я сунул руку в карман. Ключей не было. В другом кармане — тоже. И в рюкзаке.
— Ива-а!
— Чего?
— Давай — я сделал строгое лицо и протянул открытую ладонь.
Иволга вдруг по-птичьи наклонила голову, внимательно глядя в глаза, словно ища что-то в глубине души. Мне не понравилось, и я отвел взгляд. Тут же раздался недовольный вздох, и мелкая тряхнула связкой, торжественно вернув ворованные ключи.
***
Вечера в Новосибирске длинные. Весной, летом и осенью темнеет поздно, так что даже не заметишь, что уже девять — за окном светло, почти как днем.
Мы с Ивой сидели на кухне и молча напивались. Не знаю, как у красноволосой, но у меня настроение было препротивнейшее. Сидя напротив Иволги, медитировал на жестяную банку, в которой плескались остатки пива.
— Знаешь, — мелкая припечатала свою порцию к столу и тряхнула шевелюрой. — Сегодня в автобусе видела такую штуку… — она пощелкала пальцами, подбирая слова. — Короче! Надпись: «Во избежании падения держитесь за поручень». Прикинь?! Во избежаниИ!
Я посмотрел на её руки. Совершенно детский маникюр.
— Я сначала поржать хотела, потом задумалась, — Ива прикончила остатки пива и потянулась за третьей банкой. Я шлёпнул её по руке, и мелкая послушно остановилась. — «Во избежании падения» — это же прямо про нас, про весь этот мир, катись он коромыслом!
«Какое-то бессмысленное ругательство».
— Мы все только и занимаемся тем, что избегаем падений, — продолжала Иволга. — А некоторые, вроде тебя, настолько преуспели, что вообще ни разу в жизни никуда не падали! Избежание, избегание, бегство — вот, как я назвала бы твои мемуары!
Пиво согрелось и стало горчить.
— Но знаешь, — Ива указала на меня пальчиком. — Ты настолько боишься падения, что даже в глаза людям смотреть разучился. Избежание падения — процесс, которому подчинена вся твоя жизнь. Скажи, — она схватила меня за руку, — Дрался когда-нибудь?
— Нет.
— Падал с деревьев?
— Нет.
— Получал пощечину от девчонки?
— Нет.
И тогда Иволга залепила пощечину. Я вздрогнул, поморщился от боли и уставился на неё.
— Видишь? Если посмотреть в глаза, мир не упадет. Я не засмеюсь. Не обижу. Не убегу.