Не сказка о птице в неволе

afan_elena

– Личные отношения, интимные.

Китнисс заливается краской, закрывая лицо руками, но я подмечаю, что хотя бы она не пытается убежать.

– Все сложно, – признаюсь я, надеясь, что Китнисс не поколотит меня за это.

– Без обид, но как это? Секс он либо есть, либо его нет.

Доктор вынуждает меня быть откровенным, но я не знаю, насколько далеко могу зайти: так или иначе, каждое мое слово будет касаться и Китнисс тоже, а я не могу сказать лишнее, рискуя обидеть ее.

Врач внимательно изучает наши лица, а потом делает

то, чего я точно не ожидал: она встает с кресла, подходя к нам, и, подняв со стола небрежно брошенный блокнот, тянет его Китнисс.

– Поговори со мной, не заставляй своего мужа отдуваться за обоих.

Жена принимает блокнот, но скорее от растерянности, и непонимающе смотрит на женщину.

– Я буду задавать вопросы, а ты пиши, хорошо?

Китнисс бросает на меня настороженный взгляд, который так же не укрывается от доктора.

– Ты можешь и не показывать Питу записи, но, знаешь, он у тебя очень хороший парень, и я вижу, как он заботится о тебе. Ты могла бы помочь вам обоим, если бы была откровенна со мной. Ну как, справишься?

Китнисс мешкает, поглядывая то на меня, то на блокнот, зажатый в ее руках и, наконец, кивает.

– Напиши это, – подсказывает доктор Меллер. – Напиши, что ты согласна быть с нами, – она рукой указывает на себя и меня, – честной.

«Согласна».

– Хорошо, начнем с простых вещей, – врач улыбается. – Ты знаешь, что твой муж тебя любит?

Я зачарованно наблюдаю за странной беседой, не зная, чего ожидать. Китнисс, кажется, не сомневается, уверенно выводя:

«Да».

– А ты его?

Жена закусывает кончик ручки, которой писала, и окидывает меня внимательным взглядом.

– Это не простой вопрос… – начинаю я, опасаясь вынудить Китнисс говорить то, чего она не хочет, но замолкаю, когда, улыбнувшись, она пишет:

«Да».

– Я так и думала, – победно объявляет врач, игнорируя наши застывшие друг на друге взгляды.

Я любуюсь женой, а она разглядывает меня. Ободряюще улыбаюсь ей, но неожиданно доктор задает вопрос, который сгоняет улыбку с моего лица.

– Так все-таки между вами есть секс?

Китнисс закусывает губу, гипнотизируя лист бумаги.

– Ты обещала быть честной, – напоминает врач, хотя, кажется, ответ и так уже понятен.

Медленно, словно это имеет для нее особое значение, Китнисс отвечает:

«Нет».

– Ты боишься Пита?

Первая буква неуверенная, почти выстраданная, а потом размашистый завиток:

«Нет».

– Тогда в чем проблема?

Я задерживаю дыхание, пока Китнисс решает, что написать. Она долго водит ручкой по одному и тому же месту, вырисовывая жирную точку, а потом, чуть ли не уткнувшись носом в бумагу, начинает писать. Мелко, неразборчиво и все равно специально прикрываясь, чтобы нельзя было прочесть. Слова превращаются в предложения, а жена все не останавливается: буква за буквой она переносит на бумагу свои страхи.

Я и доктор обмениваемся заинтересованными взглядами, врач пытается меня

подбодрить, но от этого мне не становится менее страшно. Я никогда по-настоящему не мог пробраться в кошмары, которые мучают Китнисс после всего, что случилось, так неужели сейчас я загляну за запретную черту? Что я там увижу? Китнисс написала, что не боится меня? Неужели?

Спустя, кажется, целую вечность, Китнисс протягивает доктору блокнот, та быстро пробегает глазами по тексту и, взглянув на мою жену, спрашивает:

– Я дам это Питу?

Щеки Китнисс становятся розовыми, но она все-таки кивает.

Я не сразу решаюсь заглянуть в текст, но, собравшись с духом, окунаюсь в кошмары Китнисс.

«Мне не понравился секс. Было больно и противно. Унизительно. Не хочу все снова”.

Прикрываю глаза, останавливаясь. Может, зря я лезу в это? Но второго шанса, скорее всего не будет.

“Пит все видел. И… он делал так же, не сам, но я все равно больше не хочу. Больно. И противно”.

Стискиваю зубы: я догадывался, что так будет, но почему-то обманывался наивной надеждой, что Китнисс не было со мной мучительно плохо, ведь мое-то тело… оценило, как сладко сливаться с ней воедино.

«Хотя мне не противно, даже приятно, когда он меня целует. Мне это нравится. И, бывает, я нервничаю от его прикосновений – они вызывают волнение в груди, это непривычно. Но я ведь знаю, что снова будет больно. Не хочу».

Поднимаю растерянный и полный сожаления взгляд на Китнисс: она внимательно рассматривает свои коленки, перебирая пальцами ткань платья. На душе внезапно становится так холодно и одиноко, что, кажется, стены темницы вновь сомкнулись вокруг меня.

– Честно сказать, я советовала Койн подыскать для вас психолога, но, поскольку об изнасиловании, – от слов доктора Китнисс вздрагивает, – решили никому не говорить, то и не срослось.

Врач заметно обеспокоена, хотя старается делать вид, что все нормально. Она забирает у меня блокнот и, переглянувшись с Китнисс, отправляет меня прочь.

– Может, сходишь чайку попьешь, Пит? Или в душ на часок? А мы с твоей женой пока пошепчемся, как подружки.

Как это ни стыдно, но я не против сбежать: Китнисс не останется одна, а мне бы надо привести чувства в порядок. Закрываюсь в спальне и укладываюсь на кровать, подложив руки под голову. Хоровод мыслей в голове вызывает мигрень: как бы я себя чувствовал, любя кого-то, но страшась его прикосновений?

Не замечаю, как дремота неспешными шагами подбирается к изголовью постели, и прихожу в себя, только спустя час или даже больше. Выглядываю в окно, за которым уже сгустились сумерки, и решаю, что дал достаточно времени доктору, чтобы поговорить с моей женой.

Я застаю их по-прежнему сидящими в гостиной, Китнисс облокотилась на спинку дивана, а врач рядом с ней, улыбающаяся и, кажется, довольная. Жена оборачивается и выдавливает смущенную улыбку.

– Все нормально? – спрашиваю я, она кивает.