«…Не скрывайте от меня Вашего настоящего мнения»: Переписка Г.В. Адамовича с М.А. Алдановым (1944–1957)
Шрифт:
Искренно Вас благодарю за то, что Вы говорите о моем предисловии к книге Ивана Алексеевича. О книге я думаю то же, что Вы. Все давно напечатанное превосходно или, по крайней мере, многое там превосходно. Последняя же длинная часть вся состоит из цитат, которые иногда сопровождаются двумя-тремя словами И<вана> А<лексееви>ча! Вера Николаевна в свое время просила меня не требовать присылки (для моего предисловия) этой части, сказала, что издательство настойчиво ее торопит, и прислала, по моей просьбе, лишь несколько нарочно ею для этого переписанных страниц. Если б я прочел всю эту часть, я посоветовал бы ей всю ее выпустить, так как нельзя же под именем Бунина печатать то, что на 99 процентов написано другими. Книга была бы короче (чуть не вдвое), но В<ера>
Пишите чаще, дорогой Георгий Викторович, и примите наш сердечный привет и лучшие пожелания.
Очень мило и верно написал о Вас Г. Иванов в «Новом журнале»[486].
Что такое затеял Н. Оцуп?[487] Я ничего из газеты не понял[488].
112. Г.В. АДАМОВИЧ — М.А. АЛДАНОВУ. 21 февраля 1956 г. Манчестер
Manchester
21/II-1956
Дорогой Марк Александрович
Спасибо большое за быстрый ответ и за совет относительно «Р<усской> мысли». Я после Вас написал еще А.Абр. Полякову[489], но он еще мне не ответил. Уверен, что он будет против, и даже с возмущением. Кончится, однако, по-видимому, тем, что я в «Р<усской> м<ысли>» — буду. Мне пишут, что очень легко — даже с радостью — согласился Вишняк. Так что заложников демократии теперь у Водова хоть отбавляй! Струве, насколько знаю, отвергнут, хотя мне лично решительно все равно, будет он в газете или нет. Я даже был бы рад, — если бы представился случай, — написать о нем беспристрастно или одобрительно, настолько мне все эти страсти, счеты и злобствования чужды. Выходит, что я как будто лучше его, но думаю, что не лучше, а равнодушнее.
«Нового журнала» я еще не получил. Вы пишете о рецензии Г. Ив<ано>ва: «очень мило и верно», а Кантор назвал ее «кисло-сладкой». Не знаю, как она покажется мне. Но Иванов едва ли писал с кислотой умышленной.
Кантор же пишет мне с возмущением о романе Ульянова[490] и добавляет, что это «очень плохая подделка под Алданова». По его словам, возмущены многие, главным образом темой, слишком еще близкой. Quen pensez vous?[491] И действительно ли он Вам подражает? Мне его статьи казались талантливыми, но неприятно-гладкими и самоуверенными, чуть-чуть под Федотова, но без его «шарма».
Да, вот что мне хочется Вам написать: достаньте где-нибудь январскую книжку «Нового мира». Там напечатаны найденные в Ниж<нем> Тагиле письма Карамзиных (вдова, дочь и сын) о дуэли и смерти Пушкина[492]. Ничего нового, но интересно необычайно, и я еще раз подумал, что это тема — для Вас, все это milieu[493] с Пушкиным в центре, с Дантесом, царем и какой-то до сих пор невыясненной путаницей в отношениях. Насчет царя, думаю, советские историки все-таки слегка наврали, и ревновал Пушкин именно к Дантесу, а не к нему. Вот написали бы обо всем этом книгу: был бы вечный вклад в литературу, кроме Вас, никому этого не сделать и не понять. Главное — не понять.
Я послал в «Опыты» три выдержки из писем Ив<ана> Ал<ексееви>ча о Чехове и Горьком, в дополнение к тому, что сказано в его книге[494]. Есть в письме и те стихи Чехова (ужасные),
До свидания, дорогой Марк Александрович. Передайте, пожалуйста, низкий поклон Татьяне Марковне.
Ваш Г. Адамович
113. Г.В. АДАМОВИЧ — М.А. АЛДАНОВУ. 3 марта 1956 г. Манчестер
104, Ladybarn Road Manchester 14 3/III-56
Дорогой Марк Александрович
Спасибо за письмо[495].
Насчет Вишняка и его участия в «Р<усской> м<ысли>», боюсь, что это была «утка». Мне об этом писали со стороны, а Водов не пишет ничего. Зато сегодня с торжеством сообщил, что согласился Денике[496]. Я плохо знаю, кто он, каков его демократический ценз и заслуги. Знаю имя, читал статьи, но как-то не соображаю, насколько это «видная» фигура. Моя первая статья появится, вероятно, 15-го[497], а дальше — видно будет. «Нов<ый> журн<ал>» я так и не видел: сюда он еще не дошел.
Насчет Пушкина я не совсем с Вами согласен. Вы пишете, что он не мог не понять намека на царя в «дипломе», раз упомянут Нарышкин. По-моему, мог прекрасно, и ведь только лет 20–25 назад какой-то советский историк на это указал![498] Щеголев согласился, но сам в «Дуэли и смерти П<ушкина>» об этом не писал, а не согласиться с любым обвинением царя в сов<етской> России было трудно. Я допускаю даже, что Долгоруков — если он автор диплома! — назвал Нарышкина как самого крупного рогоносца без мысли, что П<ушкин> идет по его стопам. Но если Долг<оруков> об этом и думал, Пушкин мог не понять намека. Несомненно, он знал, что Нат<алья> Ник<олаевна> царю нравится, и сам об этом вскользь писал. Но между «нравится» и тем, что было между ней и Дантесом, — большая разница. Кстати, где-то я читал (Тынянов?), что Н<аталья> Н<иколаевна>, по-видимому, стала любовницей царя в 1839, когда после двухлетнего траура вернулась в Петербург. Не знаю, на чем это основано. Вы пишете, что мы всех любовниц русских царей знаем. Едва ли всех. У Ник<олая> I и у Ал<ександра> II было их много, а уследить было трудно. Вероятно, даже с царицами — не все нам известно.
Все-таки мне очень жаль, что Вы обо всей этой ужасной истории никогда ничего не напишете. Остаюсь при том же мнении, о котором Вам писал. А если роман Вас отпугивает, то нечто вроде biographie romancee не требует такого труда и усилия. Дело действительно темное. Вы недоумеваете, между прочим, чего хотел «старый» Геккерен (кажется, 45 лет!). Это психологически разгадать можно бы, хотя без всякой уверенности, и вот все такое в этом деле, никем еще не затронутое, Вы бы и написали, как никто другой.
По поводу «Нов<ого> журн<ала>» Вера Николаевна мне пишет, что «все», весь Париж, восхищены рассказами Лени[499] и что это действительно «необыкновенная вещь». Quen pensez vous? Леня гораздо способнее, чем обычно о нем думают, и даже не так глуп, как иногда кажется. Но действительно ли это бессмертные шедевры?
Бедный Кантор уязвлен шпильками Аронсона по его адресу (рецензия на «Опыты»[500]). Он мало и редко пишет и, верно, ждал похвал. Но Аронсон — не человек, а ходячая шпилька, притом ставит всем баллы без мотивировок и объяснения, почему хорошо или почему плохо.
До свидания, дорогой Марк Александрович. У Вас в Ницце — судя по радио — полная весна, а здесь все тот же мрак, хотя и не холодно.
Передайте, пожалуйста, низкий поклон Татьяне Марковне. Теперь по радио много играют Моцарта, и я, слушая, негодовал на нашего Леонида Леонидовича, который в нем разочаровался. Конечно, «где уж нам уж» в музыке, но, по-моему, это самые райские звуки, которые вообще существуют, и такие, после которых всякую другую музыку тошно слушать. Будто «и звуков небес заменить не могли…»[501]