Не смейте летать, мальчики
Шрифт:
– А мне не нравится такой закон природы!- сердито мотнул головой Элик.
– Тебя никто не спрашивает, - ответил отец.
– Раз уж ты имел несчастье родиться не птицей, изволь подчиняться законам общества человекопо... тьфу! Я хотел сказать - себе подобных...
– Я убегу от вас, - стиснув кулачки, мрачно пообещал Элик со слезами на глазах.
– То есть улечу.
– Если ты убежишь или улетишь, если ты сделаешь такую глупость, тебя станут ловить сачками, сетями и прочим, - было заметно, как отец заволновался и искал лихорадочно, чем бы сильнее
– А поймав, тебя начнут изучать разные ученые, доктора. И будешь ты неопознанный объект...
Перспектива быть пойманным и изученным устрашала, Элик сник, решительность его прошла, и он тихо заплакал.
Отец неуклюже погладил его по голове.
– А вот твой папа, - заявил он, - никогда не летал и потому многого достиг. Видишь: у нас хорошая квартира в центре города, у меня интересная работа, мы купили машину, а маме шубу, а летом обязательно поедем в Кисловодск, и ты будешь пить нарзан.
Элик слушал, тихо пошмыгивая носом.
– И у нас с мамой умный и здоровый сын. Чего же еще хотеть человеку? И вот всего этого надо достигнуть в жизни, вот к этому надо стремиться - к спокойной, довольной, обеспеченной и интересной жизни на земле. А на небе... Там и без нас неплохо. Делом надо заняться, о деле думать, а не под потолком летать. А будешь делать подобные глупости - попрощайся со своей будущей карьерой. Ничего в жизни не добьешься. Ну-ка, - отец вытер Элику нос своим платком.
– Не плачь... И бросай ты это. Ты - мужчина, а не бабочка. Несерьезное дело затеял. Ну а теперь обещай папе, что больше никогда не будешь летать, ну... Элик, я на работу опаздываю... Так я жду.
– Не буду летать, - уныло пробубнил Элик.
– Скажи: клянусь папиным здоровьем, - не унимался отец.
– Клянусь...
– начал Элик и расплакался.
В школу он опоздал, пришел с красными глазами. По дороге и не пробовал взлетать, твердо помня свою клятву - разве можно просто так клясться здоровьем отца? Да и худое, крепко сбитое тело свое он ощущал тяжело, до последнего грамма. Куда уж теперь летать?..
Входя в здание школы, он прочитал на дверях объявление, начертанное печатными буквами красным карандашом:
"ОБЪЯВЛЕНИЕ
ПОСЛЕ ШКОЛЫ, КАК И ВО ВРЕМЯ ЗАНЯТИЙ, ЛЕТАТЬ УЧЕНИКАМ СТРОГО ЗАПРЕЩАЕТСЯ. ЭТО СРЕДНЯЯ ШКОЛА, А НЕ КУРСЫ ЛЕТУЧИХ
КАКИХ-ТО ТАМ ГОЛЛАНДЦЕВ. ВЫЗОВУ РОДИТЕЛЕЙ. ПОНЯТНО?"
Куда уж понятнее. Оканчивалось это объявление устрашающим жирным словом "дирекция".
От этого слова перед глазами Элика встал Гаджи Гасанович, прикрытый огромным железным щитом, и с ним в ряд безликие - дирекция - щитоносцы, идущие на провинившегося неумолимой стеной.
На перемене к Элику подошел товарищ.
– Видал?
– кивнул он, имея в виду объявление.
– Да, - грустно ответил Элик.
– А меня мамка еще и выпорола утром ремнем... Когда увидела...
– невесело сообщил товарищ.
– Теперь все - обещала заходить после уроков...
– А я поклялся папе, что не буду, - признался Элик и шмыгнул носом.
– Плохо, - сочувствующе отозвался
– Клятвы надо держать.
– Знаю.
Помолчали. Вокруг бегали никогда еще не летавшие дети.
– Вот было бы здорово научить их всех, - сказал Элик, глядя на ребят, но тут же сник.
– Теперь уже все. Я что хочешь делал, когда в школу бежал, - не получается...
– И у меня, - кивнул Элик.
– Тебе еще ничего, - вздохнул товарищ.
– Как-никак, целых два дня полетал. А я только вчера вечером. И утром... взлетел только.
Элик неожиданно улыбнулся.
– А ведь здорово было!
– сказал он.
– Еще бы!
– подхватил товарищ.
– Жалко только, что быстро кончилось...
– Это все взрослые, - сказал Элик.
– А что они понимают в полетах, эти взрослые?
Много еще неприятностей пришлось пережить мальчикам, Их вызывали в учительскую, на педсовет, строго отчитывали.
– Что же это получится, - возмущалась пожилая толстая учительница пения, если вместо того, чтобы учиться и петь, дети станут летать? Попробуй заставь их тогда уроки делать!
Перед всем классом Элику пришлось повторить за учительницей нелепые слова торжественного обещания никогда больше не летать.
– Иначе мы тебя не примем в пионеры, - пообещала классная руководительница.
Элик ужаснулся и твердо пообещал, что никогда, никогда больше не повторит страшного своего проступка.
А потом стало еще хуже. Мальчики и даже девочки в классе стали издеваться над ним, дразнили его, не хотели верить ни единому его слову, подначивали его, чтобы показал. Эта пытка продолжалась несколько дней. Элик не выдержал.
– Ах, вы не верите!
– закричал он, чуть не плача, издерганный издевками одноклассников.
И теперь уже ему ничего другого не оставалось, как доказать им.
Он повел после уроков ребят на пустырь. Пошел почти весь класс. По дороге его не переставали задирать. Девочки хихикали, мальчики, никогда не летавшие и даже не хотевшие летать, постепенно становились откровенными врагами. И вот пустырь. Элик оглянулся, и в который раз его мальчишеское самолюбие резанули ухмылочки сверстников, сливающиеся в одну широкую убийственную ухмылку. Он отвернулся, сжал кулаки, сам весь сжался, до боли в спине напрягся, оттолкнулся на дрожащих от волнения ногах, подпрыгнул... и тут же растянулся на земле под громкий хохот одноклассников. Он встал, отряхнулся, упрямо мотнул головой:
– Просто не получилось. С первого раза трудно...
Это его жалкое оправдание вызвало вторичную бурю смеха. Он снова подпрыгнул и опять упал. Он повторял прыжки много раз, и каждый раз попытка взлететь над товарищами оканчивалась падением и взрывами хохота. Элик ободрал до крови коленки и локти, но прыгал, стиснув зубы, прыгал еще и еще раз, плача от горя. Несколько мелких камешков, брошенных мальчишками, ударились ему в спину... Он стоял на пустыре среди мусорных куч, стоял бесконечно одинокий, окруженный хохочущими мальчишками, и горько, беззвучно, безнадежно плакал.