Не снимая маску
Шрифт:
– Только вместе, дочка, лететь нельзя. Чтоб было кому, если что, клон заказывать.
И женщины, выпив ещё водки, тупо уставились в экран телевизора.
Государственный народный хор рэперов исполнял «Оду Родной земле»:
прощай земля родная
я защитить хотел
тебя от злых людей
ты в мире их идей
игрушка заводная
я из последних сил
хотел тебя спасти
не вышло, ты прости
крутись вокруг оси
скрипи ворчи
одна я
земля я умираю
и чёрной точкой в стае
я птичьей улетаю
снежинкой белой таю
так исчезает стих
когда его читает
тебе узбек-таксист
но рано
или поздно
в дождь
в снег
в жару
в грозу
весь в ранах
ночью звёздной
к тебе я приползу
и я в тебя зароюсь
калачиком свернусь
как будто бы в утробу
я матери вернусь
прощай земля родная
я защитить хотел
тебя от злых людей
ты в мире их идей
игрушка заводная
Таня обычно просыпалась в четыре часа утра. Потом два часа крутилась, комкая простыню и отгоняя от себя дурацкие мысли и картинки своего воображения ужасно эротического содержания. Будто она, Танька, улетает на Марс, а пьяный командир Большого Летательного Аппарата 528 имени легендарного Роскосмосоначальника Димитрия Корозина высаживает их на какой-то другой, неизвестной планете под названием Чудо. И улетает. И Таня с мамой остаются на этой Чудесной планете вдвоём. А там, на этой планете Чудо, одни мужики живут, и все с тремя членами. Как у этого писателя, как его – Че, Че, Чехова. Только у него там вроде три сестры. Татьяна плохо помнила писателей, которых не читала. А она ничего и не помнила, потому что ничего не читала.
Ну так вот… про три члена у обитателей планеты Чудо.
Маленький член у них был умный, много думал своей головкой. Средний член был работящий, без дела не болтался. А большой член, который был хоть и глупый, стоял насмерть за своё Чудо и легко мог, если что, всегда повторить.
Чушь полная! Хороший психоаналитик мог бы объяснить это состояние и тревогой, и сексуальным воздержанием, и неудовлетворённостью творческой, и сложными взаимоотношениями с матерью, и раннею смертью отца-бизнесмена, которого на глазах у Тани подвесили за мошонку, и многим другим. Но где, где их, хороших психоаналитиков, сейчас взять? Это всё больше слесари-сантехники, переквалифицировавшиеся за ненадобностью своей профессии. Их самих надо бы полечить «Цитатами Великих Людей» (методика ЦВЛ), или «Запахами Великой Русской Природы» (методика ЗВРП), или «Нарисуй, Напиши, не для Нас – для Души!» (методика НННД имени профессора Мракова).
Короче, не получалось у Тани заснуть. Где-то она слыхала, что называется такое состояние «раннее просыпание» и что, мол, учёные-психоневрологи более ста лет бьются над тем, как избавить от этого недуга каждого второго гражданина на планете. Уж XXI век кончается. Уж на Марс летают люди, клонировать научились, как два пальца обоссать, а насморка и раннего просыпания никак победить не могут.
Часы пробили шесть, и Таня встала, вспоминая частушку, которую ей прадедушка пел:
Встал я утром в шесть часов,
нет резинки от трусов.
Вот она, вот она,
на хую намотана.
– Деда, а почему на нашем президенте резинка намотана? – спрашивала маленькая Таня.
– А потому, Танечка, и намотана, что он и есть… Ладно, рано тебе ещё про президента знать.
В НИИ Клонирования работали круглосуточно. Народу было много. Но Таня взяла талончик, ещё когда с матерью на космодроме имени первой женщины космонавта Валентины Берешковой, иначе Вальки Обнуляди, сидела во время взрыва БЛА-564 имени Димитрия Корозина, легендарного руководителя Роскосмоса, не бывавшего ни в космосе, ни в России, в том смысле, что руководил он этой отраслью из своего офиса на планете маленькой, но обустроенной и со всеми удобствами, носящей его имя собственное и находящейся в Русской Америке.
На огромном, во всю стену, экране высветился Танин номер – 40 539.
– Кого клонировать будем, девушка? – спросил доктор Малышев, пребывавший в состоянии тяжёлого похмелья.
Таня достала свой паспорт, свидетельство о смерти через повешение Владимира, заполненную анкету и коробочку с ногтями клонируемого.
– А, помню, помню… это тот, который повесился и записку оставил: «Как же вы все меня заебали». И там ещё мелко было приписано: «А идите вы все нах…», а дальше не поместилось. Весёлый был мужик… Еврей.
– Да, да, это он! – радостно вскрикнула Таня.
– А с какого возраста клонировать будем, с детского или?..
– А на хер он мне с детского возраста сдался? – возмутилась Таня. – С момента, как он записку написал и на табуретку полез.
– Ну, это, голубушка, дороже будет.
– Да есть бабки-то. Только побыстрей уж сделайте его, пожалуйста.
– Это добавить скоростные надо, мадам.
Таня достала пачку сиреневых долларов:
– Вот, доктор, вы уж постарайтесь. По-гиппократовски!
– Сиреневые, – доктор заулыбался, а Таня уловила запах перегоревшей дешёвой водки «Коронка», прозванной в народе «Похоронкой». – Зелёные надоели, то ли дело наши, сиреневые, «Додыровки».
Назывались они так, надо сказать, в честь легендарного вождя Моя Додырова, решившего первым выпускать свои доллары. Почему сиреневые, никто не знал. Красиво! Что тут объяснять.
– Хорошо! Приходите завтра. – И доктор запел, пританцовывая и провожая к выходу Таню.
В семь сорок он приедет,
В семь сорок он приедет,
Всем нам известный…
Володя, мрачный, сидел в просторной гостиной. Стол ломился от еды. И капустка квашеная, и пирожки с грибочками, и мяском, и яичками. И холодец с хренком, и селёдочка под шубой, и язычок, и котлетки куриные, кроличьи, говяжьи, и голубчики, и икорочка щучья, и красная с чёрной, и форшмачок, и водочка «Возрождение». Один литр.
Володя ел жадно, ложкой, набивая рот всем подряд и запивая квасом. Водку он пил из стакана залпом, наливая, правда, треть. Напротив него, подперев щёки, сидели Таня и мать её в мотоциклетном шлеме и смотрели на Вову с восхищением. Первой молчание нарушила Таня: