Не сотвори себе врага (сборник)

Калугин Алексей Александрович

– Ну что, нет никого, что ли? Зря я, что ли, пришла?

Тетка Наталья проворно вскочила на ноги, схватила свою сумку и заговорщицки шепнула мне:

– В другой раз доскажу. – Кинулась на зов. – Алевтина, сахар-то будешь продавать?!

Да, когда напоминает о себе суровая правда жизни, места для тайн и чудес не остается…

Вернувшись домой, я пересказал только что услышанную историю бабе Кате.

Та в ответ только рассмеялась и замахала на меня ладошками, словно отгоняя надоедливую мошкару.

– Слышала, слышала я эти сказки. Чего только народ не напридумывает! А все от того, – баба Катя назидательно подняла тоненький указательный

пальчик, – что так уж повелось: в каждой деревне должен быть свой колдун или какой другой ведьмак. – Баба Катя снова немного посмеялась. – Был у нас прежде Филипп Матвеевич. Жил он на самом краю, у леса. Вот он действительно удивительным человеком был. Все травы в лесу знал да приметы разные. Погоду предсказывал лучше радио. Зубную боль заговаривал, от головной боли отвар давал, гнойники-чирии-бородавки разные сводил… У Петрова Леньки, помнится, как-то раз так живот прихватило, что несчастный скрючился весь, разогнуться не мог. Пришел Филипп Матвеевич, живот Леньке пальцами помял, пошептал на ухо что-то, и – как рукой все сняло! Бывало, что и бабам рожать помогал. Ну, само собой, его иначе как Филиппом-колдуном никто и не называл… Когда он не слышал, конечно… Уважали его, но и дивились на чудачества его разные. В ясную лунную ночь мог выйти Филипп Матвеевич к речке да песню затянуть. Громко поет, звонко, а звуки ночью по воде далеко разносятся. И песни пел все какие-то странные, не наши. Если прислушаться, то и не поймешь: то ли слова какие чужие, то ли и не слова это вовсе, а вздохи да стоны из души рвутся… А зимой, бывало, выйдет на улицу босой, раздетый, в одних подштанниках, и начнет вместе с ребятней с горки ледяной кататься… Жил Филипп Матвеевич один, без семьи, поэтому, должно быть, и привязался к Сережику, когда тот повадился к нему ходить. Последние полгода Филипп Матвеевич Сережика от себя и вовсе не отпускал, везде вместе ходили: вместе в лес, вместе на реку, вместе по дворам к хворым, вместе песни свои чудные пели… А после пропал Филипп Матвеевич.

– Как так пропал? – удивился я.

– Да вот так и пропал, – развела руками баба Катя. – Был человек – и не стало. Поначалу-то никто не забеспокоился – Филипп Матвеевич, бывало, по нескольку дней в лесу ночевал, – только через неделю хватились да искать начали. Да так ничего и не нашли, хотя и милиция с собакой из райцентра приезжала. А Сережик сказал, что Филипп Матвеевич ушел. Ушел надолго. А куда ушел, про то велел никому не говорить. Вот после этого бабы наши и начали болтать о том, что, прежде чем уйти, наш деревенский колдун всю силу свою Сережику оставил. Вот и вся недолга.

– Так, значит, не было никакой истории с коровой? – немного разочарованно спросил я.

– Почему же не было? – лукаво улыбнулась баба Катя. – Была. Заболела у Натальи корова, поболела да и выздоровела потом. Вот и вся история.

– А при чем здесь Сережик? – не понял я.

– А мне почем знать? – пожала плечами баба Катя. – Болтают что кому не лень…

– А про то, что, говорят, он пол будущих детей угадывать может? Тоже пустая болтовня?

– Как же, предсказывает! – Баба Катя едва сдерживалась, чтобы не рассмеяться над простодушным горожанином. – Прибежит баба, которой рожать приспело, к нашему крыльцу, за живот держится и кричит: «Сережик! Кого мне родить предстоит?» А Сережик и отвечает ей первое, что в голову взбредет: «Мальца родишь» или: «Девчонка у тебя будет». Баба довольная домой убегает, а ежели после родов окажется, что Сережиково «предсказание» сбылось, то раструбит об этом на всю округу. Ну а ежели не сбылось, так смолчит. Или соврет, что именно так Сережик и говорил.

Честно признаться, я был несколько удивлен столь рациональным мышлением деревенской старушки.

Кстати, в доме у бабы Кати отсутствовали иконы. Хотя в других деревенских домах, куда мне доводилось заходить, они красовались в красных углах, а также в сервантах среди рюмок и чайной посуды, где были уже не предметами религиозного культа, а ставшей привычной частью интерьера и в какой-то мере, наверное, просто данью традициям.

Не было в доме у бабы Кати и фотографий родственников на стенах. Единственным украшением являлись большие деревянные часы-ходики с кукушкой и гирьками-шишечками.

– Баба Катя, а вы в бога верите? – спросил я.

– Раньше верила, да вся изверилась.

– А что так?

– Слишком много в мире зла да несправедливости, – задумчиво произнесла баба Катя. – Если и в самом деле какой-то там бог этот мир сотворил, так, значит, совсем не тот, к которому нас в церквах призывают.

Баба Катя встала и поправила на голове платок.

– Ты только Сережику бабские сказки не пересказывай, – предупредила она меня.

– А что, он так-таки ничему у вашего колдуна и не научился? – спросил я с затаенной надеждой, не желая терять веру в возможное чудо.

– Может, чему и научился бы, если бы умишка побольше было. А так… – Баба Катя только рукой махнула. – Уж я-то своего Сережика лучше других знаю.

После обеда я, как обычно, пристроился на крыльце, разложив на коленке тетрадь.

Из дома вышел Сережик.

Обойдя меня, он остановился невдалеке, с деликатным молчанием ожидая, когда я сам обращу на него внимание.

– Как дела, Сережик? – приветливо улыбнулся я.

– Извини, я не хотел тебе мешать. – Сережик смущенно ковырнул носком землю.

Он со всеми в деревне был на «ты».

– Да ничего страшного. – Я отложил тетрадь в сторону.

– Ты всегда пишешь на коленке? – спросил Сережик.

– Нет, обычно печатаю на машинке. Просто в этот раз я ее дома оставил. Она у меня старая, большая, почти неподъемная.

Сережик с пониманием кивнул.

– Ты давно уже пишешь? – задал он новый вопрос.

– Ну, можно сказать, почти всю жизнь, – ответил я. – Хотя и другими делами приходилось заниматься.

– Хорошо платят? – Подражая взрослым мужчинам, Сережик серьезно сдвинул брови.

– Да не так чтобы очень, – усмехнулся я. – В других местах можно и больше заработать. Но мне это занятие нравится.

– А что именно тебе в нем нравится?

Этот вопрос заставил меня задуматься.

– Это похоже на игру. Я придумываю мир, который живет по моим правилам. В нем я повелитель и могу делать все, что сочту нужным.

– А как же люди?

– Какие люди? – не понял я.

– Люди, которые живут в твоем мире, – объяснил мне Сережик. – Тебе нравится управлять ими?

– С людьми сложнее, – покачал я головой. – Они подчиняются не мне, а тем правилам игры, которые я придумываю. Да и то не всегда. Зачастую история кончается совсем не так, как я планировал. И виноваты в этом персонажи, которые, забыв о том, что это я их создал, начинают жить своей собственной жизнью.

– Это хорошо, – сказал Сережик.

Движением руки я дал понять, что согласен с ним, хотя, признаться, не совсем понял, что он имел в виду.

Разговор показался мне законченным, и я снова взял в руки тетрадь.