Не спи — кругом змеи! Быт и язык индейцев амазонских джунглей
Шрифт:
Человеку со стороны этот рассказ может показаться неинтересным из-за многочисленных повторов, как в начале, когда рассказчик несколько раз повторяет, что пантера убила собаку. Однако у этих повторов есть риторический смысл. Во-первых, они выражают удивление. Во-вторых, они нужны, чтобы слушатель ничего не пропустил, потому что слова должны пробиваться через постоянный шум, в том числе через разговоры других соплеменников. Кроме того, повтор считается у пираха «стильным»: им нравятся истории, где много повторов.
«Охота на пантеру» — текст типичный в том смысле, что он рассказывает о собственном опыте говорящего. Это важнейшее свойство всех рассказов индейцев пираха. Поняв, что истории пираха всегда повествуют о непосредственно виденных событиях, я выучил новое слово, которое оказалось ключом к пониманию многих удивительных особенностей племени пираха.
Это слово — xibip'i'io(произносится «ибипио»). Насколько я помню, впервые это слово произнесли при мне, когда сообщали о возвращении охотника из джунглей. Когда Ипооги, возможно лучший охотник в племени, выбрался из джунглей и пришел в селение, несколько индейцев воскликнули: «Xipo'ogi hi xibip'i'io xabo'opai» ‘Ипооги, он «ибипио» возвращается’.
Затем я услышал это слово, когда Кохоибииихиаи вернулся на лодке с рыбной ловли в низовьях, у впадения реки Маиси в реку Мармелос. Какой-то мальчик, увидев, как он показался вдалеке, обогнув излучину, закричал радостно: «Кохоибииихиаи „ибипио“ возвращается!»
Но чаще всего я слышал это слово, когда в селение прилетали самолеты и когда они улетали. Впервые я его услышал в этой ситуации вот при каких обстоятельствах. Я проснулся рано, так как очень хотел увидеть самолет после нескольких недель изоляции в селении вместе с семьей. Я закричал Кохоибииихиаи: «Эй, Ко! Самолет будет здесь, когда солнце будет над головой!» Он закричал в ответ из своей хижины, вверх по реке: «Я хочу посмотреть!» Потом он развернулся и прокричал остальным соседям: «Дэн говорит, самолет прилетит сегодня!» Ближе к полудню все жители селения стали прислушиваться. Несколько раз звучала ложная тревога, в основном ее поднимали дети. «Вон, вон!» — кричали они, а потом начинали хихикать и признавались, что никакого самолета не слышали. Наконец, за несколько минут до того, как я расслышал звук мотора, почти все в селении закричали в один голос: «Gahi'oo, hi sox'o'a xabo'opai» ‘Самолет уже подлетает’. Затем они побежали на ближайшую полянку и, напрягая глаза, старались рассмотреть приближающийся самолет в облаках. И все снова почти в один момент закричали: «Вот летит самолет! Gahi'oo xibip'i'io xabo'opai».
Когда самолет улетал, они выкрикивали похожие слова: «Gahi'oo xibip'i'io xopitaha», — когда самолет исчез за горизонтом, взяв курс на Порту-Велью.
Эти наблюдения позволили мне сделать первую догадку о значении слова. Оно соответствовало чему-то вроде «прямо сейчас», например: «Он прямо сейчас появляется» или «Самолет прямо сейчас улетает». Эта догадка, похоже, работала, и я стал использовать слово «ибипио» в своей речи. Индейцы, казалось, понимали, что я имею в виду, когда я произносил это слово.
Но однажды ночью к нам пришли Аикаибаи и Абаги, старик, который недавно переселился в наше селение из другого, в верховьях реки. Я всего несколько минут назад затушил керосиновую лампу и не хотел снова с ней возиться. Поэтому я включил фонарик. Но пока мы говорили, в фонаре стали садиться батарейки. Я пошел на кухню и принес спичек, как раз когда батарейки истощились окончательно. Наша беседа продолжалась в кромешной тьме. Вдруг Абаги уронил несколько рыболовных крючков, которые я ему только что дал. Я зажег спичку, чтобы мы смогли разыскать эти ценные инструменты на полу. И вот пламя спички стало дрожать, и мужчины сказали: «Спичка сделает „ибипио“». В еще одной ночной беседе затем я услышал это слово применительно к костру, который затухал на глазах. В этих случаях пираха не использовали его как наречие.
Вот как! Это слово не означает «прямо сейчас», понял я однажды вечером за работой. Оно описывает ситуацию, когда предмет появляется в поле зрения или исчезает. То есть, когда человек огибает излучину реки, он становится видимым. И это объясняет, почему пираха говорят это слово и когда что-то пропадает из виду, как самолет за горизонтом.
Но мне все еще казалось, что я не дошел до сути. Слово «ибипио» должно означать некое еще более обобщенное понятие, которое и включает в себя как «появление в поле зрения», так и «исчезновение из поля зрения». Я вспомнил, что «ибипио» говорят и о человеческом голосе, который только что стал слышен или, наоборот, перестал звучать, как когда я вел утренние сеансы связи по двустороннему радио с сотрудниками ЛИЛ в Порту-Велью, чтобы сообщить, что у нас все хорошо, запросить провиант и так далее. Индейцы, слыша, как я говорю по радио, могли сказать о моменте, когда голос по радио зазвучал впервые: «Чужак „ибипио“ говорит».
Когда из-за излучины показывалась лодка, все, кто в этот момент находились в селении, выбегали на берег посмотреть, кто приплыл. Мне казалось, что это обычное любопытство. Однако однажды утром, когда Кохоибииихиаи отправлялся на рыбалку, я заметил, как за ним следила группа детей. Они чему-то смеялись. Как только он исчез за поворотом, они одновременно закричали: «K'ohoi xibip'i'io!» ‘Кохои пропал!’ Это повторялось каждый раз, когда кто-то приплывал или уплывал: по крайней мере кто-то в племени говорил: «Он пропал!» И то же самое звучало, когда люди огибали излучину, возвращаясь. Индейцам было важно само исчезновение и появление, а не кто его совершил.
Похоже, что слово «ибипио» связано с идеей, не имеющей явного аналога в европейских языках. Конечно, мы легко можем сказать: «Джон исчез» или «Билли только что появился», но это будет не то же самое. Во-первых, мы используем другие слова, а следовательно, другие концепты исчезновения и появления. Что еще важнее, мы в основном сосредоточены на личности того, кто пришел или ушел, а не на самом факте, что кто-то пропал из нашего поля зрения или появился в нем.
Со временем я понял, что это понятие относится к тому, что я назвал «границей восприятия», и описывает сам акт появления в поле восприятия или исчезновения из него — нахождение на границе воспринимаемого. Дрожащее пламя постоянно возникает в нашем поле зрения и пропадает из него. Этот перевод «сработал»: с его помощью я выяснил, когда следует использовать слово «ибипио» (и в такой одноязычной среде подобный приближенный перевод — это максимум, которого может добиться исследователь).
Таким образом, слово «ибипио» подчеркивало и воплощало собой всепроникающий принцип культуры пираха, который я пытался разгадать и раньше. Этот принцип, как кажется, ограничивает темы для обсуждения только явлениями, которые вы видели сами или о которых слышали от очевидца.
Если эта моя гипотеза верна, то знания о «биги», существах с иных слоев вселенной, духах и тому подобном тоже должны проистекать из сведений, переданных живыми очевидцами. Сколь бы странно это ни звучало, но очевидцы, будто бы видевшие многие слои мира, существуют. Два слоя видны невооруженным глазом: это земля и небо. Обитателей других слоев также могут увидеть: эти существа пересекают верхнюю границу — спускаются с неба и ходят по джунглям. Пираха время от времени находят их следы. Иногда, если верить очевидцам, они видят и самих этих пришельцев — призрачные тени в темноте леса.
И сами пираха тоже могут пересекать «биги» — во сне. Для индейцев пираха сны — это продолжение действительности и непосредственного личного опыта. Возможно, пришельцы из других слоев тоже путешествуют во сне, но, в любом случае, границы они пересекают. Пираха их видели.
Однажды утром, в три часа, в передней комнате нашей хижины, как обычно, спали несколько индейцев. Один из них, Исааби, внезапно сел и стал петь о том, что он видел во сне в джунглях. «TiI hiOxiaI kaHApiI. BAaxaIxAagaHA» ‘Я поднимался вверх. Там красиво’ и так далее — путешествие на верхнюю землю, то есть небо, и за его пределы. Пение разбудило меня, но я не возражал, потому что оно было томительно-прекрасно, подкрепленное эхом с того берега реки, а певец стоял один, четко вырисовываясь в ярком свете полной луны. Я встал, вышел в переднюю и сел недалеко от Исааби. Вокруг нас на полу из пальмового бруса спали индейцы — мужчины, женщины, дети, всего человек двадцать или даже больше. Все застыли, и только Исааби двигался. Луна горела серебром сразу над темной стеной деревьев, отбрасывая дорожку на гладкую поверхность реки Маиси. Исааби сидел лицом к луне, смотрел на тот берег и не обращал на меня внимания, хотя он не мог не услышать, как я пришел и сел рядом. Он укутался в старое одеяло с головой, но не закрывая лицо, и громко пел, невзирая на то, что вокруг спали, или по крайней мере притворялись спящими, десятки людей.