Не страшись урагана любви
Шрифт:
И, наконец, самое аморфное, поскольку оно самое большое, — Правительство. Которое все они не любили, старались убежать от него (но которое само давало им саму возможность убежать: «но имей в виду, только на несколько дней!»), да и как можно убежать (или просто не любить) от того, что нельзя увидеть или воспринять другими органами чувств. Тени Фрэнка Олдейна и его приятеля, гарвардского юриста!
Бонхэм грубо вырвал его из бесплодного круговорота мыслей.
— Ты когда-нибудь нырял без акваланга?
— Ну... Не очень. Очень немного, близко от берега, в озере.
— Я думал, может, нет. Понимаешь, мы не берем с собой оборудования. Слишком
— Ты не собираешься искать там в лагуне эти галеоны? — спросил Грант, слегка гордясь своими познаниями.
— Ты шутишь? Черт, да нужен Эд Линк и его «Си Дайвер П», просто чтобы помолиться о находке, да и тогда это было бы удачей. Если они там вообще есть, а я в этом не уверен, то над ними двадцать футов песка.
Бонхэм потянулся и достал бутылку джина.
— Вот о чем я подумал. Раз мы не можем взять оборудование и раз ты не умеешь нырять без акваланга, я подумал, что если ты захочешь оплатить мой билет на самолет и мою комнату там, то я бы взялся за тебя и научил всему, что знаю о свободном нырянии.
Грант еще раз с легкой тревогой подумал о своем неуклонно растущем счете у Бонхэма, а затем отвернулся, чтобы скрыть улыбку.
— О'кей. Я думаю, это, в общем-то, справедливо, — сказал он, глядя на приближающиеся доки. Он знал, что его взяли голыми руками, но у Бонхэма явно не хватало денег, а он и в самом деле был глубоко взволнован идеей поездки. И вдруг на вид доков наложился прозрачный цветной слайд памяти: обнаженная Лаки стоит в маленькой квартирке на Парк Авеню в тот первый день, когда они занялись любовью, и возбуждение от мысли о поездке исчезло, оставив звенящую пустоту и равнодушие. Он хотел, чтобы она была с ним. Солнечные блики на воде, свежий соленый морской воздух, движение катера и прекрасный шепот воды, — все это неожиданно стало скучным и обыкновенным.
— Тебе обойдется это в полтинник, — сказал Бонхэм.
— Я не очень хороший пловец.
Бонхэм сморщил свой маленький нос на большом лице под ясными грозными глазами.
— Неважно. С трубкой и ластами любой может часами держаться на воде. А тем временем мы попробуем здесь в оставшиеся дни, пока не едем. Та же цена. Я знаю, где есть хорошее затонувшее судно, я имею в виду современное, могу завтра взять туда тебя, если хочешь исследовать.
Грант кивнул, согласившись. Но истина была в том, что он не хотел нырять, ничего не хотел, а думал только о Лаки. Когда Али пришвартовал катер и они вылезли на древний деревянный настил, он предложил ныряльщику зайти в Яхт-клуб выпить джина.
Но Бонхэм покачал головой.
— Нет, я думаю, что побуду здесь. — Он уже тянул за веревку пластиковую лодку с рыбой. Местные рабочие на шатающемся старом доке столпились вокруг посмотреть на добычу. — Все равно, после вчерашней ночи, — сказал он, оторвав взгляд от рыбы с кривой, невероятно кровожадной ухмылкой, — мне нужно вечером побыть дома со своей старушкой. — У него не было, неожиданно вспомнил Грант, ни малейших следов похмелья. Он уже начал потрошить рыбу.
— Я скажу Али, чтоб он отвез тебя, — откликнулся он. — Но сначала ты забери рыбу, какую хотел.
Ямайские рабочие, болтающиеся вокруг, теперь столпились вокруг него так, что их босые жадные пальцы ног почти касались рыбы, и Бонхэм неожиданно обрушил на них громоподобный рев, который всегда Грант подозревал в нем: «ВАЛИТЕ! ВОН ОТСЮДОВА, МЕРЗАВЦЫ! ЧЕРТ ВАС ПОДЕРИ!» — орал
Грант, который всегда был преувеличенно любезен с неграми, смутился, но саму толпу это, кажется, не волновало.
— Ну, давай, Грант! Пока эти пидарасы меня не ограбили. — Но когда Грант взял два самых больших окуня и своего маленького, Бонхэм покачал головой и начал учить его разбираться в рыбе.
— Эти две — ризофора лютианус, — сказал он, показывая ножом на выпотрошенные рыбины, — они самые лучшие в кучке, бери их. — Рядом с ними он положил уже выпотрошенного грантовского окуня.
— Но мне нравится окунь, — запротестовал Грант.
— О'кей, бери этого среднего. Вместо одного лютиануса, — решительно добавил Бонхэм. — Но не больших. Они волокнистые. — Он начал потрошить окуня.
Пока он разговаривал с Грантом, толпа снова начала придвигаться, а один длинный тонкий парнишка с выступающими ребрами продвинулся так далеко, что его неуклюжая нога касалась рыбы, выложенной Бонхэмом на пирс. «ЧЕРТ ТЕБЯ ПОДЕРИ, СИРИЛ! Я Ж СКАЗАЛ, ВАЛИ!» — рявкнул Бонхэм, когда увидел, что нога все ближе и ближе придвигается к рыбе, и бросил нож, который воткнулся в деревянный настил в шести дюймах от рыбьего хвоста. Парень, держа руки за спиной и ухмыляясь, неохотно отодвинулся.
Грант, все еще смущаясь, уже уходил. В машине он бросил три рыбины на заднее сиденье, их радужные цвета теперь поблекли, как будто высохли.
Когда Али уселся за руль, Грант оглянулся, и Бонхэм, который брал нож, поднял глаза, как будто почувствовав его взгляд, ухмыльнулся и махнул ему ножом.
Они покатили в гору на старом пикапе.
Охотник Грант возвращается домой с добычей. Но он предпочел бы подраться, чем ехать на эту проклятую, несчастную, ничтожную, хотя и красивую виллу, куда он ехал, пусть и с рыбой.
А внизу, в доке, Бонхэм задумчиво следил за машиной, пока она не исчезла из вида.
8
Великолепно заточенный нож легко вонзился в последнюю рыбину, прямо в живот. Бонхэм лениво наблюдал, как его опытные руки умело и ловко делали свою работу, как будто мозг не имел к этому отношения. Он любил свой нож и всегда сам его точил, не позволяя другим даже прикасаться.
Нож скользнул по центру брюха к голове так мягко и легко, как будто входил в воду или в женское лоно. И скользкие, мокрые внутренности вырвались на пирс, как узники из тюрьмы. Эта рыбина ела правильно. Четыре целых рыбки виднелись сквозь узкую тонкую стенку желудка. Бонхэм разрезал его и вынул их. Одна была еще живой. Бонхэм смеясь показал ее неграм, которые тоже засмеялись, и бросил рыбку в воду. «Счастливица! — крикнул он. — Ей день ищо не пришол».
Пальцы автоматически прошлись по брюшине, чтобы убедиться, что все вычищено. Проведя пальцами до головы, он вычистил остальное. А мозг в это время был далек от чистки. Он думал о Роне Гранте.
Когда он правил нож на большом арканзасском камне, он как-то идиотски, едва слышно посвистывал.
Не каждый день в году попадается хороший, легкий клиент. У большинства из тех, кто страстно любит ныряние, нет денег, разве только на то, чтобы пройти полную подготовку в бассейне и пару раз выйти в море. А тех, у кого есть деньги, это не интересует. За четыре года жизни на Ямайке, за четыре года практики Грант был только третьим. Сэм Файнер — вторым. В прошлом году. А в этом — Грант.