Не страшись урагана любви

Джонс Джеймс

От правого и левого коралловых холмов сорока и пятидесяти футов высотой расходились горы поменьше, исчезая в сине-зеленой мгле. Прямо под ним, у подножия, чистое белое море девственного песка мягко лилось в сторону глубокой воды. Между коралловыми холмами он видел проливы-глетчеры, реки из песка, которые вытекали в обширные песчаные поля. В этих проливах множество ярко окрашенных рыб тыкались носами в отверстия в кораллах и плавно перестраивались. Благодаря грудным плавникам они походили на маленькие лодки с веслами. Никто из них не волновался из-за соседства других рыбешек, и Грант еще больше расслабился.

Потом в углу маски, которая, как шоры у лошади, ограничивала поле зрения, мелькнуло что-то серебристое. Повернув голову, он сквозь стекло увидел барракуду, которая казалась не менее четырех футов длиной. Она была примерно в двадцати футах от него. Рыба медленно исчезла из поля зрения, и Гранту пришлось

снова развернуться. Так продолжалось до тех пор, пока Грант не сообразил, что барракуда кружит вокруг него. Глядя на него одним большим глазом, она регулярно открывала и закрывала огромный рот, обнажая кинжальные зубы, как будто разминала челюсти, готовясь укусить Гранта. Так она дышала, он это знал, конечно, но все равно утешало это мало. Грант читал, что в подобных случаях вы должны поплыть прямо на нее, будто вы сами хотите напасть на нее,тогда рыба развернется и умчится, но он не ощущал в себе желания испробовать этот способ. Да он и не должен был покидать якорную цепь. С другой стороны, он чувствовал, что не может вот так вот просто наблюдать, отдавая рыбе инициативу. Пока он решал, делать ли что-нибудь, а если делать, то что, в поле зрения вплыла другая фигура, еще более усложнившая положение, пока Грант не сообразил, кто это.

Это был Бонхэм. Он выглядел каким-то пришельцем из другого мира, кем он в некотором роде и был, и под наклоном плыл за барракудой, лениво перебирая ластами. В левой руке он тянул ящик с камерой, в вытянутой вперед правой руке было четырехфунтовое подводное ружье. В зелено-голубой воде он был невесомым и красивым. Грант все бы отдал, чтобы походить на него. Когда он приблизился, то перестал бить ногами, странно сгорбил плечи, как бы желая потяжелеть, и начал опускаться. Как раз в этот момент, когда Грант увидел, как его вытянутая вперед рука напряглась, чтобы нажать на спусковой крючок, барракуда сильно махнула хвостом и просто исчезла. Она не ушла, не уплыла, ее просто не стало ни здесь, ни где-либо в пределах видимости, так что и не поверишь, если сам не видел. Бонхэм поискал ее, пожал плечами и подплыл к цепи.

Под водой Бонхэм был очень внимателен. Он заботливо осмотрел Гранта, развернул его и изучил акваланг, потом, яростно перебирая руками, поплыл по цепи вниз, ко дну. Грант пошел за ним, нервозность вернулась. Дважды он вынужден был останавливаться, чтобы продуть уши, и неожиданно сообразил, что Бонхэм вообще этого не делал. На дне он, как какой-то огромный спокойный Будда с большим животом, уселся на песке, скрестив ноги и держась за верхнюю часть маски. Он показал Гранту, чтобы тот сделал то же самое, и встал.

Грант делал это в разных бассейнах. Но здесь, где глубиномер показывал пятьдесят девять футов, было страшнее. Из-за воды над ним. Став на колени, он собрал все силы, чтобы заставить себя снять маску. Когда он это сделал, то тут же ослеп. Соленая вода обожгла глаза и ноздри. Он почувствовал, что задыхается. Бонхэм казался ему огромным пятном. Он заставил себя несколько раз глубоко вздохнуть и мигнуть. Затем он надел маску и прочистил ее. Не такой умелый, как Бонхэм, он вынужден был подуть несколько раз, пока выдавил воду. Но когда он глянул на Бонхэма, то большой человек, счастливо кивая, поднял большой и указательный пальцы в старом приветствии: «о'кей». Затем он пригласил Гранта двигаться и поплыл в шести-восьми футах от песка. Грант двинулся за ним, глаза у него все еще пекло. Он был до смешного доволен. В этот момент он ясно ощущал себя сыном колоссального отца-покровителя Бонхэма. Это не раздражало. Напротив, успокаивало.

Бонхэм продолжал показывать разные кораллы. Все они были очень красивыми, и на них было интересно смотреть, хотя и с некоторым отвращением, как на болото, — но все равно смотреть на них можно было очень долго и без всякой скуки. Хорошо это зная, Бонхэм, показав множество из них (включая и два ядовитых; здесь он отдернул руку, будто его ужалило), точно выбрал момент, когда беспокойство Гранта настолько возросло, что нужно было показывать нечто новое. В конце кораллового холма, который они осматривали, он подплыл к Гранту и показал, чтобы тот двигался за ним. Он вел прямо вниз по крутому склону, к песчаному дну (здесь глубиномер, проданный Бонхэмом, показал шестьдесят три фута), и там указал на две большие пещеры. И вправду, Бонхэм досконально знал этот район. Ясно было и то, что он проводит осмотр и раскрывает свои сокровища одно за другим с драматизмом опытного антрепренера.

Пещеры и возбуждали, и пугали Гранта. Левая вела обратно, под коралловую гору, через которую они только что переплыли, через этот путь, ведущий назад, прямо к вершине холма, проникал луч света до самого дна, освещая зеленым светом какие-то странные кораллы, растущие на песке. Вход в

пещеру был огромным, но не похож на звериную пасть. Скорее — козырек, свисающий вдоль почти всей стороны холма. Грант осторожно держался подальше от него. Бонхэм, напротив, уже заплыл внутрь. Повернув голову, он показал Гранту, чтобы тот следовал за ним. Вцепившись зубами в резиновый наконечник и зажав губами весь нагубник, Грант слегка опустился и вошел. Несмотря на испуг, он оценил великолепие пещеры. Потолок был всего в пятнадцати-двадцати футах от песчаного иола, значительно ниже, чем казалось снаружи. Сквозь несколько больших тоннелей был виден свет, и их было безопасно осматривать. Но Бонхэм уже выплывал и звал за собой.

Другая пещера, через пролив, была не шире трещины, она поднималась перпендикулярно по скале мертвого кораллового рифа примерно на тридцать футов, и именно сюда вел его Бонхэм.

Показав, чтобы Грант шел за ним, большой человек проплыл вверх по трещине, до места, которое казалось чуть пошире, проскользнул в него и исчез. Когда Грант двинулся за ним, то обнаружил, что должен развернуться боком, чтобы войти. Когда он повернулся, баллон тревожно чиркнул по скале. Он вспомнил о прочитанных историях, в которых парни перерезали дыхательные трубки об острые кораллы и чудом всплывали благодаря опыту и хладнокровию. Не видя шланг вдоха, Грант старался держаться как можно ближе к центру ущелья и двигался дальше, держа руки на скользких, неприятно липких живых кораллах. Но когда он зашел уже достаточно далеко и больше не мог сгибать колени и двигать ластами, его охватила слабость, паническое удушье, чувство неспособности дышать, которое порождает паника и которое было ему уже знакомо. Остановившись, он заставил себя делать глубокие вдохи, но это не помогло. Неожиданно ему инстинктивно захотелось все бросить и слепо бежать на поверхность, пусть и закрытую коралловой скалой, куда угодно, лишь бы к воздуху. Вместо этого он вытянул руки и полез дальше, пытаясь двигаться медленно и плавно, и теперь ему было наплевать, порежут его кораллы или нет.

На самом деле он был всего в нескольких дюймах от свободы. Еще одно движение рук вытащило голову и корпус почти до талии в открытое пространство. Мощное движение — и он свободен, очутившись в сорока футах от дна. Бонхэм, как сейчас понял Грант, все время был рядом, чуть впереди, и наблюдал за ним. Бонхэм наклонил голову и, как аэроплан, вошел в крутое пике ко дну, спокойно и медленно помахивая ластами; руки с камерой и ружьем спокойно вытянулись вдоль тела. На какое-то мгновение Грант всерьез рассердился на него за такой случай при первом же погружении. Все еще глубоко дыша, но уже медленнее, раз сердце и адреналиновые железы успокаивались, Грант в каком-то тупом оцепенении видел, как Бонхэм становится все меньше, меньше и меньше. В нескольких футах ото дна большой человек поплыл параллельно огромному грибу-поганке из кораллов, поднял голову вверх, медленно опустился и сел, скрестив ноги. Он запрокинул голову назад и был похож на какую-то огромную одноглазую гуманоидную лягушку — пришельца из Альфа Центавра или откуда-нибудь еще. Глядя вверх, он показал Гранту, чтобы тот опускался. Все еще глубоко дыша из-за пережитого в узком входе страха, Грант с содроганием сообразил, и это выбило его из оцепенения, что он висит в воздухе, вытянувшись на высоте сорока футов, неподалеку от другого человека, который расслабился и закинул руки за голову, как в постели. Ведь это и в самом деле мог бы быть воздух. Похожена воздух. Зеленоватая вода была здесь кристально чистой, и Бонхэм, усаживаясь на поганку, не поднял облаков песка, как это было бы снаружи.

Впервые Грант с подлинным физическим восторгом ощутил, насколько восхитительно быть совершенно невесомым, подобно большой парящей в вышине птице. Он мог поплыть наверх, мог поплыть вниз, он мог оставаться на месте. От странного духовного возбуждения страх исчез полностью. Развеселившись при воспоминании о недавней панике, он глянул в узкую входную щель, затем нырнул, делая точно такие же (только медленнее) движения, которые делал при прыжке с трамплина в полтора оборота, и плавным штопором пошел вниз. Со спокойным удовольствием он плыл по вертикали вниз, руки вытянулись вдоль тела ладонями вверх, ласты двигались медленно и лениво, как у Бонхэма. Он продул уши только однажды и теперь плыл уже без остановки. Бонхэм под ним продолжал расти в размерах. Затем, повторив его маневр, он перевернулся на спину, выдохнул, опустился и тоже сел на гигантскую поганку, толкнув коленями подбородок. Не имея возможности говорить или хотя бы улыбаться, он дико жестикулировал и мигал, чтобы показать свой восторг. Большой человек энергично кивнул, а затем, мягко прикоснувшись к нему, показал наверх, махнув рукой перед собой, как бы снимая занавес с картины. Впервые после входа в пещеру Грант глянул наверх.