Не страшись урагана любви

Джонс Джеймс

— Но ты же все время знал, что здесь будет, а?

— Я не думал об этом, — неубедительно сказал Грант, хотя это была чистейшая правда.

— Но ты же слышал, как Дуг рассказывал мне в машине, что вы все делали вчера вечером, — настаивала Лаки.

— Я просто не думал об этом, — настаивал и он. Но несмотря на это, он достаточно знал, чтобы это знать, и был достаточно честен перед собой, чтобы признать, что он долженбыл подумать об этом. Единственное, что важно, это — предпочел бы он ее участие или нет

в купании. Ладно, есть в этом какое-то самооправдание. — Слушай, какого черта? — сказал он.

Глаза Лаки опасно вспыхнули.

— Слушай ты. И поверь мне! Если ты хочешь, я сделаю. Только скажи! И если я сделаю, ты будешь самым ревнивым маленьким джентльменом, который когда-либо существовал. Я могу тебе это пообещать.

— Конечно, нет, — спокойно сказал Грант. Это было фальшивое спокойствие, в ушах звенело. — Абсолютно нет. Ясно, нет. Слушай, мы ничего не обязаныделать. Мы можем просто здесь посидеть. Или, если хочешь, давай поедем...

Но как раз в этот момент к ним подошла в бикини девушка Дуга, Терри Септембер, выйдя из маленькой комнаты для девушек, и прервала их.

— Эй! А почему вы не веселитесь?

— Спасибо, нет, — холодно сказала Лаки.

— О, не надо, — раздраженно ответила Терри. — Я тебя знала в Нью-Йорке, милая. Ты повсюду бывала. Почему бы тебе не расслабиться немного. — Затем она, улыбаясь, села на поручень кресла и дружелюбно обняла девушку. Лаки, как будто прикосновение обожгло ее, вскочила и, всхлипывая, убежала в дом.

— Я не шлюха! Я не шлюха!

Грант часто слышал от нее эти слова. Никто ничего не заметил, все было сделано тихо. Только, конечно Терри.

— Эй! Что я такого сказала? — пожаловалась она.

— Ничего. Все в порядке, — сказал Грант. — Забудь. Я пойду за ней. Она просто устала от перелета. — И он быстро ушел.

Он отыскал ее в одной из спален. Она забежала в гардеробную, закрыла дверь и забилась в угол на полу, под висящей одеждой.

— Дорогая, дорогая! Ну-ну. Не плачь, не плачь. — Слова были неважны, поскольку он произносил их как можно мягче. Она была похожа на раненое животное. Наконец он заставил ее встать и вывел в спальню, где они присели на кровать, он обнял ее и она, наконец, перестала плакать.

— Ты сучий сын, — сказала она, вытирая покрасневшие глаза и всхлипывая. Грант дал ей полотенце. — Ты не имеешь права так со мной обращаться. Я ничего такого не сделала, что дало бы тебе право так со мной обращаться. Как с одной из этих девушек.

— Конечно, нет, — сказал Грант. — Конечно, нет. Но они не шлюхи, Лаки. Они просто молодые девушки, живущие, как могут. Как все.

— Я это знаю, — сказала Лаки. Она сжалась. — Нет, неправда. Они больны. Я никогда не была больной. Не такой.

Грант слушал и смотрел на нее. Она никогда так не откровенничала. Но она замолчала. Сам он ощущал, что по крайней мере в своих глазах потерял лицо, проявил недостаток мужества, занявшись этим купанием нагишом. Почти автоматически он струсил, когда

она бросила вызов. Но он также ясно ощущал с чувством сильной настороженности нависшую опасность, что если он позволит ей идти дальше и пройти через это, что если она присоединится к нагим купальщицам, между ними разрушится нечто, что никогда не возвратится. Но понимает ли она это? Он молча похлопывал ее по спине, пока она вытирала лицо. Она перестала всхлипывать. И именно в этот момент к ним ввалился старший брат Хантурян.

По какой-то одному ему ведомой причине он надел носки и туфли и выглядел довольно странно, поскольку кроме них на нем были только мешковатые мокрые плавки. Он уставился на них, будто не сразу узнал, и затем пьяно забормотал:

— Господи, мои бедные ноги меня добьют, — мрачно заявил он. — Я хочу, чтобы кто-нибудь их растер.

Это было смешно. Конечно, девушки у него не было, она ушла в слезах, и почти точно ничего бы ему не выпало, даже если бы она была здесь. Ясно было, что он устал глядеть на других мужчин, играющих с девушками в бассейне.

— Ты не разотрешь мне ноги? — попросил он Лаки.

— Ну, садись, — сказал Грант, ухмыльнувшись. — Конечно. Я сделаю. — И когда Хантурян хлопнулся на спину, он встал на колени, снял ему туфли, подмигнув Лаки, и с минуту тер ему ноги в носках. Хантурян блаженно вздохнул.

— Надеюсь, я вам не мешаю, — сказал он.

— Нет, — ответил Грант. — Нет, нет. Почему бы тебе не подремать? — Ему было жаль его, жаль всех. Взяв Лаки под руку, он вывел ее.

— Он действительно жирная сальная свинья, — с отвращением прошептала Лаки, когда они вышли из спальной в большую освещенную гостиную. — Девушка была права.

— Ну да, — сказал Грант. Он должен был признать, что тот был довольно сальным.

— А я итальянка, — сказала Лаки.

— Давай, — сказал Грант, — я отвезу тебя в отель. Я только скажу Дугу и сэру Джону, что мы уезжаем.

На обратном длинном и темном пути она, прижавшись к нему, обеими руками держала его руку, прижав голову к плечу. Она была похожа на маленькую испуганную девочку, ищущую защиты у папочки. Когда они проезжали по холму, то в аэропорту горело лишь несколько прожекторов.

— Кажется, я кое-что понял в ветеранах, — наконец сказал Грант после долгого молчания, которое воцарилось с момента, когда они сели в машину. Они долго сидели, прислушиваясь к смеху и глядя на огни внутри виллы. — Старых моряках истарых солдатах. Я знаю, через что они прошли. И я знаю, это похоже на то, что ты — никто. Манипулируемые статисты, они движутся, как шахматные фигурки на доске, чтобы достичь каких-то полных стратегических целей.

И тогда все заканчивается. Игроки вас выстраивают и всех скопом благодарят. Ни один важный человек даже не знает твоего лица или имени. Ты просто стоишь там, в пирамиде лиц. Старший Хантурян похож на это и в мирное время, как на войне. Никто. Он никто даже в нашей сегодняшней шайке.