Не страшись урагана любви
Шрифт:
Не отвечая, Лаки снова натянула тесемку на белую полоску на плече, села и взяла стакан.
Группа временных нудистов, смеясь и плескаясь, поплавала немного и, встав по пояс в воде, начала брызгаться. Группа ямайцев в купальных костюмах с тремя голыми ребятишками, улыбаясь, прошла по пляжу.
— Они просто играют, — сказал Грант. — Веселятся. Не понимаешь? — Он кивнул в сторону улыбающихся ямайцев.
— Знаю, — ответила Лаки. — Я знаю. Ты смешной. Ты очень смешной. Это слишком больно, сказал ты. Но ты все равно хочешь, чтобы я это сделала. Все равно хочешь.
Грант промолчал. Возня
Лаки вдруг встала и пошла в воду. Она проплыла немного так, что видна была одна голова. Когда Грант смотрел на нее, она, кажется, перевернулась в воде, а потом неожиданно встала, подняв руки над головой в классической балетной позе. Купальник она сняла и была полностью обнаженной. Вода, как показалось, медленно стекала с нее, и она предстала во всей своей великолепной чувственности, славная белая грудь и покатые круглые бедра заставляли других, более худых девушек выглядеть механистичными и асексуальными. С поднятыми руками и стоя почти по колено в воде, она сделала серию классических баллоне фуэте, настоящий па де бурре, и все это сделала красиво. Это было движение, в котором одна нога занимает строго перпендикулярное положение по отношению к опорной ноге перед маленьким прыжком, и создавалось впечатление, что пах полностью раскрывается, и она должна была выбрать это движение сознательно. На берегу все замерли во время па де бурре. Волосы цвета шампанского были сухими и разметались в воздухе, как белое золото. Потом она повернулась, снова нырнула в воду, где был ее купальник, оставив на поверхности одну голову.
На пляже раздался взрыв аплодисментов и криков.
Когда она шла к Гранту, лицо у нее смеялось и пылало. Взяв его за руку, она поцеловала его в губы.
— Ты не злишься?
— Злишься! Господи, ты прекрасна! Господи, я тебя люблю! Это было прекрасно!
— Немного разогрело тебя?
— Разогрело! Погоди, пока мы доберемся домой.
И все же, где-то в глубине души он сердилсяна нее. Но в то же время, он никогда в жизни не был так возбужден сексуально; жар был настолько силен, что он испугался, как бы не расплавились уши, не вспыхнули волосы. Иногда она, кажется, лучше его понимала, чем он сам.
На своем одеяле сэр Джон Брейс распрямил свой длинный тощий голый остов, встал и слегка печально улыбнулся всеми зубами:
— Ну, я думаю, что не должен заниматься приготовлением пищи в таком виде, — и надел трусы. Постепенно все тоже натянули купальники, и все кончилось.
Но это все же не был конец пикника или конец питья. Даже восхитительные гамбургеры и мясо, которые сэр Джон приготовил на углях, не смогли их протрезвить после ромовой смеси. С колоссальным напряжением, саморазрушительным, но неостановимым желанием, причину которого Грант не смог понять или вычислить,
«Чудесный большой риф» оказался блефом. Когда Грант в маске и с трубкой приплыл к нему, то обнаружил несколько маленьких коралловых голов высотой три фута и на глубине всего шести футов. Несколько сержант-майоров и несколько крошечных цветных рыбок. Как ныряльщик, даже как ныряльщик с трубкой, сэр Джон явно принадлежал к любителям самого низшего ранга. Так что акваланг так и остался в багажнике. Да и кроме того, он был слишком пьян для серьезного погружения. Он был слишком пьян для всего. А затем, когда вспомнил о Кэрол Эбернати, то выпил еще.
Солнце было столь жарким и так их палило, что через пару часов они почувствовали себя прожаренными — не обгоревшими на солнце, а прожаренными, как хлебцы. В какой-то момент Грант заснул на одеяле в тени дерева, обняв Лаки, и у него повторился кошмар. Снова он выстрелил в ту же рыбу и пошел за ней в пещеру. Снова гордость не позволяла ему бросить ружье, рукоятка которого так больно врезалась в руку. Поверхность манила к себе. Но вот из груди вырвались последние остатки воздуха, и он смотрел, как большие пузыри мчатся к мерцающему, переливающемуся живому серебру границы между водой и небом. Последний выдох. Он проснулся от собственного крика.
— Что с тобой? — спросила Лаки.
— Дурной сон. Вот и все.
— Что за дурной сон?
— Ничего особенного. Приснилось, что я застрелил большую рыбу и не смог ее вытянуть, но не бросал ружья. Меня утянуло. — Он неожиданно засмеялся. — Мне уже это снилось.
— Господи! — Лаки странно посмотрела на него. — Если это вызывает такие кошмары, зачем этим заниматься?
— Зачем, — бесстрастно, как эхо, откликнулся Грант. И ощутил раздражение. — Я не собираюсь сделать это моей профессией. Я не собираюсь заниматься этим всю свою жизнь. Просто хочу изучить, вот и все.
Затем, вспомнив о Кэрол Эбернати, он взял еще один стакан смеси.
Это проявилось на обратном пути.
Все они, ощущая ломоту во всем теле, тронулись в путь перед закатом, и в первом же городишке Грант врезался в островок безопасности. Левое переднее колесо подпрыгнуло, и их подбросило, но без особого ущерба. Толчок был достаточно силен и разбудил спавших в обнимку на заднем сиденьи Дуга и Терри. Узнав, в чем дело, Дуг хрипло расхохотался.
Лаки подождала, пока они снова не заснули.
— Я и вправду не знаю, что с тобой, но что-то есть. Со всеми вами. Что-то ужасное нависает над всеми нами, и я боюсь. Ты должен увезти меня отсюда, от этих людей. Мы просто должны уехать, Рон!
— Ты права, — ответил он. — Абсолютно права. Уедем. С другой стороны, это могло бы случиться с каждым. Какого черта они поставили этот проклятый островок безопасности в таком месте, в крошечном городишке?
Но скорость он снизил. Сэр Джон, пьяный в лучшем случае, как и Грант, ушел на несколько миль вперед. Но Гранту было плевать. К тому времени, когда подъехали к Монтего-Бей, он отрезвел от бутылки пива, открытой Лаки. «Господи Иисусе, ну и смесь!» — сказал он, въезжая в город. Перекусив лишь бутербродом и быстро упаковав то малое, что у них было, они сразу же уехали в Ганадо-Бей.