(не) сводные
Шрифт:
А во мне в этот раз вместо забытого чувства умиления и желания ее обнять проснулось совершенно другое желание! Я хотел от нее избавиться, хотел, чтобы она уехала и больше никогда не возвращалась. Если раньше я испытывал к ней какие-то положительные чувства, то сейчас во мне кроме ненависти больше не осталось ничего! Исключительная ненависть.
Глава 10
— Между вами я вижу еще меньше сходства, — от того, как он держал меня за волосы, от напряжения заныла шея, а повернуться было
Да и смотреть сейчас в его противную рожу у меня не было никакого желания. Егор был пьян, напился до чертиков и причины, по которым он это сделал меня мало волновали! Пускай валит из моей комнаты и прожигает свою жизнь дальше, но вместо этого этот урод решил, что имеет право вот так врываться ко мне и еще говорить гадости?
— Ну, в отличае от тебя, я-то не нагулянный, — Егор потянул еще сильнее, заставляя меня встать на носочки и всем телом податься по направлению движения его руки, — у матери твоей, потаскухи, не получилось увести отца из семьи еще тогда, а ты настырнее. Все еще что-то пытаешься.
Его слова казались очень обидными. Он, даже несмотря на то, что знал, что мама забеременела, когда его родители временно расстались, продолжал обвинять в этом меня, а мою маму называть разлучницей. И так все последние годы. Видимо, семя раздора, посаженное Региной, проросло в Егоре, и прижилось слишком хорошо, потому что сейчас приносило свои плоды. Свои ядовитые плоды ненависти.
За то время что его не было, парень, видимо, ни то, что не изменился — остался такой же гнилью, но и стал вести себя как последний подонок. Раньше он меня и пальцем не тронул, зато сейчас мне было страшно. Физически страшно. К его оскорблениям я привыкла давно и научилась давать сдачи так, чтобы и ему тоже было неприятно, но вот против его силы… Я ничего не могла поделать.
Особенно в такие моменты как сейчас. Когда в нем и так плескалась ярость, мне захотелось вывернуть его наружу. Захотелось посмотреть на его крайности и границы, через которые он мог переступить.
— Конечно пытаюсь. Но не потому, что мне нужны отцовские деньги, а чтобы тебя вышвырнуть. Оставить за бортом. Стереть. Раздавить. Размазать, — и пока я говорила, то начала смеяться. Гомерически. А он резко замер от моих слов и смотрел так, будто в его руках змея была. Маленькая и не опасная, но до омерзения противная.
— Сука, так вот зачем ты приехала?! — прорычал братишка и дернул меня за волосы так, что слезы покатились градом по щекам.
— Конечно, я тварь, которая хочет испортить твою жизнь. Так же тебе будет проще? Ты же это хочешь от меня услышать?! — я орала так, что у самой уже звон стоял в ушах.
— Наконец-то призналась, — прорычал Егор.
— Тугодум недоделанный! В чем призналась?! Я лишь сказала то, что ты хотел услышать! Потешила твое самолюбие?! — я не знала, откуда во мне взялись силы, но я ударила Егора ногой и, улучив момент, вырвалась из его цепкой хватки, — я потешила твое больное самолюбие, придурок?! — я кричала так, что мой голос стал срываться на хрип, — а теперь пошел на хрен отсюда! Выметайся из моей комнаты, больной ублюдок!
— Не то что? — на этих
— Не то ты пожалеешь, что оставил меня почти без волос! — схватив этот небольшой торшер, я была настроена использовать его как оружие, если этот придурок надумает приблизиться.
— Ты лампой собралась меня остановить? — может ему и было смешно, но в моем доступе не было предметов опаснее, поэтому, да, буду отбиваться не на жизнь, а на смерть. Только бы стереть эту самодовольную ухмылку и опасный блеск в глазах.
— А ты рискни! Ну, давай, проверь! — я не толкала его “на подвиги” и не брала “на понт”, просто хотела спрятаться за напускной бравадой и показать, что я его не боялась.
Хотя боялась. И даже очень. Кто знал, как ведут себя психи в период обострения. А, судя по состоянию Егора, помноженного на алкоголь, то передо мной стоял просто идеальный экземпляр для поведенческого психиатра.
— Не прибью, так покалечу! Такую скотину не жалко, — я бросила на него оценивающий взгляд и всматривалась в меняющееся выражение лица, словно он действительно внял моим угрозам.
— Дура тупая, — кинул мне парень и я как будто на физическом уровне почувствовала исходившую от него неприязнь.
— На себя посмотри! Кровь не водица! — он больше не угрожал и не делал попыток ко мне приблизится, поэтому я почувствовала себя на коне. Мне бы заткнуться, но я почему-то решила, что за мной должно остаться последнее слово.
А раз спать я этой ночью все равно не смогла бы, то хоть буду дожидаться утра с открытыми глазами и отомщенным самолюбием.
Мои слова достигли его сознания и от них Егор отшатнулся как будто я ему и в самом деле заехала торшером по роже. Будет знать, как оскорблять, недоумок. Забыл видимо, что от осинки не родятся апельсинки, а раз мы дети одного родителя, то, как бы ему не хотелось, у нас с ним много общего.
Видимо, протрезвев, Егор наконец-то принял верное решение и покинул мою комнату, не забыв, напоследок, хлопнуть двери так, что любой нормальный человек после этого стал бы заикаться. А я лишь рухнула на кровать в полном шоке и недоумении.
Сон как рукой сняло и, к счастью, за окном уже показались первые лучи рассвета. Немного придя в себя, я сняла с подушки наволочку и спустилась на пол. Очень аккуратно я старалась собрать осколки в кучку и, после того, как сложила их в сторонку, снова подошла к комоду и задвинула его.
Уровень безопасности — “так себе”, но уже скоро я собиралась поговорить с отцом и сказать ему, что его старшая Неапельсинка Егор — немного того, чокнулся. Ему бы провериться.
Глава 11
Я все-таки уснула. Пускала слюни на подушку и видела розовых единорогов. Мое подсознание, видимо, так боролось со стрессом из-за произошедшего, что в подкорке отвергало случившееся.
Проснувшись, я поняла, что времени было уже ого-го, но, хорошо хоть выходной. Мой родитель мог еще спать, хотя он и был ранней пташкой, но все же я была уверена, что так или иначе застану его дома.