Не Сволочи, или Дети-разведчики в тылу врага
Шрифт:
Даже уверенное в успехе блицкрига немецкое командование оказалось неподготовленным к содержанию такого огромного количества военнопленных. Впрочем, ни в вермахте, ни в высшем руководстве Германии никто и не помышлял, чтобы создать для этих несчастных сколь-либо людские условия содержания.
Мы точно знаем, что на всей оккупированной территории тогдашнего СССР немцы не соорудили ни одного стационарного лагеря для военнопленных, отвечающего нормам международного права, законам ведения войны, в частности, Женевской конвенции 1929 года. Чаще всего немцы просто огораживали колючей проволокой огромный участок пустопорожней земли, сколачивали наспех там несколько бараков, устанавливали по периметру этого участка сторожевые вышки и загоняли туда десятки тысяч людей, многие из которых были ранены, больны, раздеты и разуты. Никакой почти что медицинской
Чтобы как-то оправдаться в глазах международного общественного мнения за жестокое обращение с советскими пленными, гитлеровское руководство ссылалось на то, что правительство СССР не подписало Женевскую конвенцию 1929 года. На этом основании верховное командование сухопутными силами вермахта 6 августа 1941 года отдало директиву, в которой, в частности, говорилось:
«…Советский Союз не присоединился к соглашению относительно обращения с военнопленными. Вследствие этого мы не обязаны предоставлять советским военнопленным снабжение, которое бы соответствовало этому соглашению как по количеству, так и по качеству».
Разумеется, это нисколько не оправдывало жесткость германских властей, но факт остается фактом: советское правительство и в самом деле бросило своих граждан, оказавшихся в плену, на произвол судьбы.
Американские, английские, французские, даже польские военнопленные содержались в относительно сносных условиях, они получали продовольственные посылки от Международного Красного Креста, через посредничество этой благородной организации, хоть и изредка, переписывались со своими семьями, которые, естественно, знали, что их мужья, отцы, сыновья, братья — живы… По возвращении из плена эти офицеры и солдаты, разумеется, не подвергались никакой дискриминации, тем более репрессиям.
Увы, обо всем этом советские пленные и мечтать не могли.
Ни для кого не секрет, что в подавляющем большинстве бойцы и командиры Красной Армии попали в плен не по своей доброй воле, а исключительно по вине сталинского руководства, не только не подготовившегося к войне, но преступно обескровившего в ходе репрессий тридцатых годов командный, в том числе высший, состав Красной Армии, оборонную промышленность, да и всю страну в целом.
Уже в самом ходе войны, особенно на ее первом этапе, были допущены грубые стратегические ошибки. Так, из-за амбициозного нежелания Сталина вовремя отвести войска на левый берег Днепра в районе Киева, на чем настаивали знающие свое дело военные, в том числе тогда еще генерал армии Г.К. Жуков (а Киев все равно пришлось оставить), Красная Армия потеряла свыше 450 тысяч человек, большинство из которых очутилось в плену.
Верхом цинизма и жестокости со стороны диктатора, занимавшего тогда все высшие должности в стране — Генерального секретаря ЦК ВКП(б), Председателя Совнаркома СССР, Председателя Государственного Комитета Обороны, Председателя Ставки Верховного Главнокомандования, Верховного Главнокомандующего и наркома Обороны, — было свалить вину за все поражения на бойцов, командиров и генералов Красной Армии, оказавшихся в плену.
Только так можно расценить лицемерный, несправедливый и бесчеловечный приказ № 270, подписанный Сталиным 16 августа 1941 года.
По этому приказу, в частности, командиры и политработники, попавшие в плен, считались злостными дезертирами, а семьи их подлежали аресту. Семьи пленных рядовых красноармейцев лишались государственного пособия и помощи.
Этот сталинский приказ стал сущим подарком немецким пропагандистам. Они незамедлительно позаботились, чтобы этот приказ был оглашен во всех лагерях для советских военнопленных с соответствующими Комментариями. А впоследствии его использовали
И многие, сломленные лишениями и невзгодами, морально опустошенные и измученные, не видящие впереди никакого просвета люди, полагавшие, что Родина от них отвернулась, поддавались этим увещеваниям и совершали зачастую непоправимый шаг: не видя иного выхода, порой, спасая жизнь, шли на службу к оккупантам. Были, правда, среди них и такие, кто делал это с единственной целью — оказавшись за пределами лагеря, уйти к своим, к партизанам. Некоторым это удавалось. Но в то же время сегодня приходится с болью в сердце признавать, что немалое число пленных шло на службу к оккупантам, в том числе в полицию и разведывательно-диверсионные школы, вполне сознательно: из-за старых обид, причиненных той же бездумной и жестокой коллективизацией, из-за желания отомстить за репрессированных родных и по иным подобным мотивам. В этом тоже есть доля, и значительная, Сталина и большевистского режима.
Военнопленным сулили освобождение из лагеря, хорошее обращение, питание по немецким воинским нормам, обмундирование, денежное вознаграждение, возвращение в родные дома по окончании войны, которое тогда, в сорок первом, казалось таким близким.
Этот метод кнута и пряника оказался достаточно эффективным. В результате в вермахте появились русские, которых, в основном, использовали в качестве возничих, на строительстве фортификационных сооружений и т. п. К ноябрю 1941 года потери личного состава германских вооруженных сил были очень велики, так, в группе армий «Центр» они достигали 20 процентов, и, естественно, командиры полевых частей и подразделений были рады получить пополнение за счет тех же немцев-ездовых и обозников, которых заменили русские, вчерашние пленные. Со временем за ними закрепилось наименование hilfswillige, что в переводе с немецкого означает «добровольные помощники», или, сокращенно, «хиви». Они носили обычную немецкую солдатскую форму с соответствующей нашивкой на рукаве. Самых проверенных из них стали привлекать к несению охраны на железной дороге, военных объектах, даже к участию в карательных экспедициях против партизан.
В Людинове также имелось целое подразделение таких «добровольных помощников» в поношенных немецких шинелях второго срока. Местные жители почему-то называли их неточно «легионерами» [24] и старались дела с ними, когда те появлялись на улицах, не иметь.
Командование отряда, однако, полагало, что не все легионеры запятнали себя кровью соотечественников, как почти каждый полицай, и вообще они не совсем пропащие люди. К тому оно имело некоторые основания. Однажды к партизанам перешло два таких легионера, оба колхозники из Вологодской области. Они рассказали, что многие их сослуживцы и рады бы уйти в леса, но боятся даже заикнуться об этом, поскольку в батальоне царит дух соглядатайства и доносительства. По той же причине легионеры избегают и контактов с местными жителями, и не только потому, что те относятся к ним недружелюбно, как к предателям, но все из-за того же страха перед возможной провокацией. Воевали потом оба вологжанина хорошо. [25]
24
Строго говоря, название «легион» немцы присваивали подразделениям, сформированным из уроженцев восточных республик и областей. Так, были «Татарский», «Туркестанский» и др. «легионы».
25
Следует отметить, что партизанские командиры, охотно принявшие беглых пленных, фактически нарушали сталинский приказ № 270.
Как бы то ни было, Шумавцов получил задание: завербовать среди легионеров человека, которого можно было бы использовать в интересах разведки и подполья, хотя бы на первых порах, и «втемную», по профессиональному выражению.
Поразмыслив, Шумавцов решил поручить это дело Тоне Хотеевой, полагая здраво, что она сможет сделать это лучше кого-либо другого при своем природном уме, природной же красоте и девичьем обаянии.
Поначалу Тоня разбушевалась.
— Ты за кого меня принимаешь! — кричала она Алексею. — Чтобы я стала немецкой овчаркой, как эта краля, дочь нашего бургомистра?