Не своя жизнь
Шрифт:
Как Дениска любил маму! Как любил папу! Как папа любил маму и его…
Когда бутылки и тарелки пустели, гости требовали: «Доставай гитару, Андрей». Первой всегда звучала одна и та же песня. Мама садилась за пианино, играла короткое вступление. Пахмутова, слова Добронравова, давно знал Дениска. После вступления присоединялся папа со своими ритмичными аккордами и дружный хор из семи взрослых голосов:
Ты уехала в знойные степи,Я ушел на разведку в тайгу.Над тобою лишь солнцеПрипев Денис горланил вместе со всеми:
А путь и далек, и дологИ нельзя повернуть на-а-зад…Держись, геолог!Крепись, геолог!Ты ветру и солнцу брат!Последний куплет заканчивался словами: «Только крепче любовь и сильней», и тут мама с папой обязательно переглядывались.
Дениска считал эту песню очень хорошей, правильной, и вскоре выучил все слова. Но были и другие песни, не хуже, тоже про любовь: «Ты у меня одна» и «Звездочка моя, солнышко лесное». Или еще, непонятно, о чем, но такая щемящая «Виноградная косточка». И более ясные, конкретные песни: «А я еду, а я еду за туманом» и «Если друг оказался вдруг». После «Геолога» мама больше не аккомпанировала, устраивалась рядом с папой и пела вместе со всеми. Дениска тоже пел, там, где знал слова. А если не знал, то подвывал с закрытым ртом. И ему представлялись пляшущие в беспросветной ночи языки костра, вокруг него – мужественные, настоящие люди, палатки чуть в стороне. Может степь, а может, лес или горы… И кроме песни под гитару – никаких звуков, и за десятки, сотни километров больше ни одного человека! Вот это романтика, вот это настоящая жизнь!
Дениске очень хотелось научиться играть на гитаре. Однако гриф был широковат для его детской кисти, и пальцы пока слабы. Вытягивая левую руку, он едва мог прижать одну, от силы две струны – аккорды не получались. Оставалось подбирать мелодию на самой тонкой струне. «Ничего, – подбадривал отец, – пока пианино осваивай. Чуть-чуть подрастешь, и я тебя обязательно научу основным аккордам. А там само пойдет – слух-то у тебя получше моего!»
Он не успел научить сына. На следующее лето экспедиция работала в районе Байкало-Амурской магистрали. Для исследования образцов породы на месте прокладки будущего тоннеля предстояло произвести взрыв. Человек, ответственный за взрывные работы, не заметил отсутствия одного из геологов, и дал отмашку…
Хоронили Андрея Ивановича Колесникова в закрытом гробу.
На следующий день девятилетний Денис заявил, что станет геологом, как отец. Мама только взглянула горестно и молча вышла из комнаты. После известия о гибели мужа Нелли Леонидовна сразу постарела, потускнела. Выплаканные глаза поблекли, никогда больше они не светились счастьем, как при жизни папы.
Тетя Соня – между ней и младшей сестрой было десять лет разницы – присела рядом с насупившимся племянником и притянула его к себе.
– Лучше тебе окончить музыкальную школу, а потом, может, консерваторию… Фортепиано – всегда кусок хлеба.
– Как мама, бездарей учить! – не желал слушать Денис.
– Благодаря тому, что твоя мама дает частные уроки, вы имеете деньги жить, – терпеливо объясняла тетя Соня. – А деньги – это твоя одежда, твоя еда, твои игрушки. Дениска, маме и так тяжело. Ты не должен ее расстраивать.
Чтобы не расстраивать маму, он продолжил
Однажды Дениска шел на занятия, но во дворе его остановили Мишка Федоров с Лешкой Самохиным и предложили забить на музыку. Они договорились о футбольном матче с классом «б», а вратаря не хватает.
– Завязывай ты с этим бабским пианино. Айда с нами! – уговаривал Лешка.
– Никакое оно не бабское. Все великие музыканты мужчины, – возразил Дениска и стал перечислять: – Петров, Ван Клиберн, Рихтер, Гилельс…
– Так они ж евреи!
– Кто?
– Рихтер твой, и все музыканты. Моей мамке на работе билеты в филармонию всучили, так она говорит, на сцене одни евреи были. И в зале тоже.
Денис не понял, обижаться или нет, и тут Мишка выдал:
– Да ему-то чего, у него мать еврейка!
– Что ты сказал? – не выпуская папки, Дениска вцепился в Мишкин рукав.
– Что слышал. Моя мамка сказала, что твоя мать еврейка. Вот как ее девичья фамилия?
– Как у дяди Гриши – Сандлер.
– Ну, чуешь? Сандлер, Рихтер… Все евреи.
– Да я тебя!
Дениска шмякнул Мишку по башке твердой папкой один раз, второй, третий. Тесемка оборвалась, он отбросил папку и кинулся колотить обидчика – по голове, по плечам, в живот – куда попало. Мишка был опытным бойцом, и Лешка не ввязывался, только подначивал со стороны:
– Мишка, чего ты, как мямля, вмажь музыканту!
Драка была прервана грозным окриком:
– Эй вы, петухи!
Проходивший через двор пожилой мужик остановился прямо над ними, схватил обоих драчунов за шкирки и оторвал друг от друга. Затем развернул их, поддал пенделя одному и второму:
– Брысь отсюда, пока в детскую комнату милиции не сдал!
Подобрав нотную папку, Дениска поплелся к своей парадной.
Вернувшись вечером домой, Нелли Леонидовна застала сына в глубокой задумчивости. Сидя за столом, он разрисовывал карандашом последнюю страницу тетради по математике. Теперь на ней красовались тщательно выведенные, с тенью, буквы: ДЕНИС КОЛЕСНИКОВ, а вокруг звездочки, флажки, кубики. Мать сразу поняла, что сын чем-то расстроен, в таком настроении он всегда сосредоточенно рисовал.
– Что случилось? Почему ты не был на занятиях? – спросила она, заглянув в тетрадь.
Денис не отвечал и даже не обернулся. Тут она заметила, что один погон синей школьной курточки свесился на рукав, пуговица оборвана.
– А это что? Ты подрался?
Он, наконец, поднял голову.
– Подрался, – вздохнула мать, увидев синяк под правым глазом.
– Мам, ты еврейка?
– Что?
С изменившимся лицом Нелли Леонидовна опустилась на стул возле стены, с которого иногда следила, как сын делает уроки.
– Мама, ты еврейка? – повторил мальчик.
– Да, я еврейка, – медленно проговорила она. – А в чем дело? Ты из-за этого подрался?
– Угу. Это ведь ругательное слово.
– Нет, сынок, – нахмурилась Нелли Леонидовна, – это не ругательное слово, это всего лишь обозначение национальности. Ты ведь знаешь, что Советский Союз – многонациональное государство?
– Знаю, пятнадцать республик: Латвия, Эстония, Грузия, Казахстан, – начал перечислять Денис, – но еврейской республики нет.