Не так древен Рим, как его малюют
Шрифт:
То есть, для вида говорили о походе на Иерусалим, для вида говорили об освобождении Святой Земли от ненавистных сельджуков. На деле же, именно арианская (иудействующая) Византия, не признавшая «филиокве» в 1054 году, была изначальной и единственной целью латинских поползновений.
Применительно к Фридриху II все это означает следующее. Не желал он христианизировать (окатоличивать) Империю вместе с крестоносцами. В противном случае о его дружеском расположении к ее федератам-сельджукам не могло бы быть и речи. А может, он и сам, как византийцы, не был католиком?
И на этот вопрос можно ответить утвердительно.
Тому, что Фридрих не являлся сторонником
О нравах при дворе Штауфенов лучше всего расскажет следующий фрагмент. «Красноречивые чиновники государственного управления также принадлежали к придворному «круглому столу», как и ученые, чужеземцы и земляки. В этом кругу, где никакая мысль не была слишком смелой (если, конечно, высказывалась с необходимым тактом по отношению к повелителю), Штауфен произнес однажды знаменитые слова о трех мошенниках – Моисее, Мухаммеде и Христе. «Изобретателем» этого остроумного пассажа, каравшегося в то время смертью, он, однако, не был: оно родилось уже к началу XIII века в кругах аверроистов Парижского университета. Однако папа Григорий все же мог надеяться, что ему поверят, когда весной 1239 г. писал в связи с новым отлучением Фридриха II от церкви: «Этот король чумы утверждает, будто бы весь мир (воспользуемся его словами) был обманут тремя мошенниками – Моисеем, Мухаммедом и Христом, – два из которых почили во славе, а третий – вися на деревяшке… Эту ересь оправдывает он заблуждением, что якобы человек вообще не имеет права верить во что-либо, что не может быть выявлено природой и разумом».
Самый значительный хронист папской партии, францисканец Салимбене из Пармы, вероятно, размышлял вскоре после смерти императора о том блестящем времени, когда с глубоким уважением – причем к еретику, если вообще не к Антихристу! – писал: «Если бы он был добрым католиком, возлюбил бы Бога и церковь, мало кто на свете смог бы сравняться с ним. Однако он думал, что душа неотделима от плоти. То, что он сам и его ученики могли найти таким образом в Священном Писании, приводило их к доводу против существования жизни загробной. Поэтому он и его соратники больше наслаждались жизнью земной». 17
Как видим, показное почитание Иисуса при дворе Штауфенов, – а к нему пришлось прибегнуть после катастрофы 1204 года, – отнюдь не мешало этому двору быть оплотом вольнодумства, а самому Фридриху – высказывать еретические мысли, граничащие с антихристианством.
Император также симпатизировал катарам – врагам католицизма, при всем том, что империя считалась защитницей христианства, и не французы, а именно немцы должны были бы усмирить мятежный Лангедок. Но он даже и бровью не повел по поводу этого. Если империя та была германо-итальянской, то где согласие двух ветвей? Никакие ухищрения историков не в состоянии совместить несовместимое. Папство и империя (германская) отнюдь не близнецы-братья. А вот с французами иначе. Они с католическими папами – не разлей
Федератами, т.е. воинством Рима, (отнюдь не папского, конечно), его союзниками, были немцы. Тяжесть крестовых походов, поэтому, приходилось нести Франции. Оттого и называли крестоносцев «франками», а не «германцами».
В рамках данной версии становятся понятными мотивы борьбы пап с германскими императорами, не поддающиеся осмыслению в рамках официальной их трактовки. С чего бы это папам освобождаться от имперской зависимости, если императоры по утверждениям историков были «защитниками церкви»? На деле же выходило так, что не Германия, а Франция выполняла роль «защитницы». Отсюда следует, что германские императоры являлись защитниками какой-то другой церкви. С учетом сказанного выше нетрудно прийти к выводу, что это была церковь восточного обряда, а сами императоры – ставленниками Константинополя.
Все это опять-таки нарушает сложившуюся хронологию Рима. И вот каким образом.
Если Византия даже во времена Штауфенов могла оказывать давление на Западную Европу, отчего последней приходилось снаряжать экспедиции для борьбы с ней, то, значит, все сказания о самодостаточности и независимости от Византии прежних западноевропейских «империй» и папства были именно сказаниями, т.е. фикцией. Причем, под «экспедициями» здесь подразумеваются не только крестовые походы, включая и поход против альбигойцев, но и борьба гвельфов и гибеллинов, являвшаяся неотъемлемой частью этих походов. Ведь мы условились, что «Священная Римская империя» на первых порах (до воцарения Габсбургов и потери итальянских владений) была закамуфлированной Византией, или тенью Византии, что автоматически превращает папистов-гвельфов в противников Византии с ее сторонниками гибеллинами.
Получается, для того, чтобы узнать историю Рима во всей ее полноте, достаточно просто изучить историю крестовых походов. Последняя явилась своеобразной матрицей, с помощью которой были сконструированы все предыдущие события мировой истории. Именно восприятие папского Рима в образе победителя тоталитарной Империи, – будь-то Византия или Священная Римская империя, – было выгодно папству для утверждения его главенствующей роли на поствизантийском пространстве. Этот образ и был многократно продублирован и размещен в прошлом проватиканскими составителями истории для усиления его воздействия на умы.
6. Сказ о перетягивании каната между империей и папством
Есть в истории Священной Римской империи моменты, проливающие дополнительный свет на реальные роль и статус папства в Западной Европе того времени. Я имею в виду взаимоотношения пап с «императорами» этой империи, которые я затронул в предыдущем разделе. Политиканам от истории не удалось эти моменты полностью привести в соответствие с линией на возвеличивание папства. Это стало причиной возникновения в трактовке данных взаимоотношений серьезных внутренних противоречий, заметных даже невооруженным глазом.
Сообщается, что папство на первых порах существования империи находилось в подчинении у императоров. Это как будто согласуется с данными о том, что оно еще со времени падения «Древнего Рима» не занимало никаких мест во властной вертикали Запада, довольствуясь ролью священничества или жречества Европы, т.е. духовной, а не светской ролью. Но, вместе с тем, мы наслышаны, что без коронации германских королей папами в Риме, они никогда бы не состоялись как «императоры», т.е. как светские правители.