Не такой как все. Ведьмы

Пышненко Александр

Порой Шроо нечаянно разбивал заступом зеленую скорлупу "уробленных" яиц, и, тогда, ему мерещилось, что ведемская сила находила в нем искомую цель, — но, миновал некоторый отрезок времени, — оно, как известно, самый выдающийся целитель, — и досадный инцидент уходил в прошлое, оставляя при этом тягостный инверсионный след предосторожности при ведении работ на грядках.

4

И, теперь он отправлялся бродить по окрестным лугам. Уходя в другую сторону от своего унылого любовного прошлого к своему альпинистскому, литературному будущему, уже в сторону Путивля. К литературным истокам: к Слову о полку Игоревом. Если, что?

…Пышные ковры из цветущих вешних трав в даль и ширь расстилающимися перед его взором, давали ступням ощутить собою упругость и пружинистую мягкость тела своей, так милой его страждущему сердцу, родной земли. Ежедневно, около десяти часов утра, закончив свои обязательные

творческие изыскания на ниве изящной словесности, и, такие же, благочестивые занятия ради пропитания (картофель, и, особенно, требующие ежедневного присмотра, клубничные грядки, достигающие восьми соток, дающие больше полусотни килограммов ягод за сутки в июне), он отправлялся в свой многокилометровый маршрут: Хоцево (луг), Сейм (река), Московщина (луг). Или: Хоцево (луг), Мертвиця (залив), Дякивске (озеро). Это были все знаковые места его босоногого детства и юности. По дороге он приводил внутренние дела в надлежащий, мысленный, порядок; перетряхивал энергетические сгустки событий прошлого; зная, что — когда-нибудь — это будет обработано в виде литературной продукции; превратится в набранные строки настоящих произведений; без потока мыслей, вытекающих из памяти — заилится исток вдохновения. Ради того, чтобы добыть лишь несколько строчек на листе бумаги, надо перелопатить в памяти многое из пережитого: в геологии, в стройбате, куда его засунули авторитетные сексоты, вычленив из числа миллионов обычных обывателей. Он, сейчас, должен был думать вовсе не о мести подлым доносчикам и сексотам, а заботиться о своих мыслях, которые охарактеризовали бы эти события. Думать о будущем труде писателя, который налаживает публикации своих откровений. Это были его постоянные мысли в этих походах. Он путешествовал по очень красивым местам. Другие мысли появятся, когда сексоты начнут его выживать отовсюду. Когда начнутся суды — неправедные и злобные…

Миллионы писателей куролесят по всему миру в поисках своего вдохновения; они находят это в отношениях себя с миром людей; открытыми сердцами, они говорят с остальным миром; их разум тренируется в красивых местах; их характеры закаляются в разных событиях. Словно спортсмены тренируют свои мышцы, они отправляются в свои экскурсии по миру.

У Шроо, шла подготовка к схваткам с сексотами-бюрократами, сельскими сексотами- рабовладельцами. На протяжении целого десятилетия!

Ежедневно, одной и той же дорогой, с завидным постоянством, невзирая на сплетни досужих бездельников, он отправляется в свой новый поход. Навстречу солнцу и ветрам, морозам и ливням. Летом и осенью, зимой и весной. Ежедневно!

Зимой он прихватывал с собою рыболовецкий ящик, бур и надолго застревал у Займища, таская из подо льда плоских лещей, густёрок, синцов, полосатых красавцев окуней и прочую живность. Как, и: огромных, пятиметровых щук. Эти два с половиной километров пути, стали самыми производительными для его вдохновения. Он еще не мог фиксировать мысли на бумаге, просто наслаждался их возникновением и присутствием в его сознании. Отличное время для глубоких размышлений о своей литературной судьбе…

Сомнения уходят прочь только тогда, когда впервые автор увидит напечатанным свой маленький рассказик в одной киевской, патриотической газете. Он долго не мог навернуться, чтоб перечитать его. Буквы разбегались перед глазами; он не видел строчек. "Неужели я смог?" — стучала мысль, как будто бы уже весь мир узнал о его публикации. Целый год рассказик покоился в его столе, так не разу и не читанный. Однажды, ему, все же, удалось его перечитать — это случилось перед поездкой в Киев. Стремясь подняться на более качественный литературный уровень, он намеревался заручиться поддержкой какой-то особы, известной в журналистских кругах, засевшей в редакции появившегося толстого журнала (место сбора украинской, журналистской элиты), близкого к законодательному органу, только что образовавшегося на политической карте мира независимого государства, Украина, в детстве, проживающей по соседству; он обнаружит, как же привлекательно выглядит этот маленький рассказик, даже с теми купюрами, сделанными редактором, после чего мысли, высказанные им, смотрелись как-то по-военному подтянуто, облаченные в элегантную печатную униформу, в виде шрифта, словно и не им самым выстраданными, во время этих, ежедневных, прогулок. После этого, он был готов: снова и снова совершать свой творческий подвиг. С этой особой, в итоге ничего так и не вышло; зато он теперь знал, как надо работать над рассказами. Открылся большой путь. Он станет еще больше думать (и еще больше писать рассказов). Это было время его литературной линьки; не все удавалось напечатать, — но с каждым успехом, он приобретал необходимый опыт.

Пофестивалив в Киеве, он порвал отношения с этой газеткой, выловив в одной из их публикаций, что непомерный процент его успеха, они приписывают себе.

С тех пор он пошел один по горной дороге: вверх, и вверх, не ведая куда заведет его литературная дорога.

…С приходом весны, луга в пойме реки, оживали травами. Их пробуждали теплые ветра, с богатырской силой вытягивающие на свет все живое и неподдельное (красивое, чистое, свежее, ласковое, нежное, насыщенное). Словно мириады солнечных осколков, рассыпались по изумрудному бархату травяного настила, желтые цветочки: калужниц, купальниц, ветрениц, чистотела, мать и мачехи, гравилата, пижмы, лютиков, девясила, пупавки. За ними, следовали голубые и розовые наплывы: колокольчиков, чистеца, кукушкиного горицвета, вероники, иван-чая (кипрея), дербенника, чорноголовки, цикория, клеверов, — во всей разноцветной гамме, — от розового и белого, до желтого. Маленькими звездочками — цвел золототысячник. Чуть позже вспыхивала в траве луговая гвоздика, все пытаясь выглядеть принцессой.

Буяли красками и ароматами широкие луга, словно большой океан, с наплывами белой пены на волнах: тысячелистника, подмаренника, ромашек, до самых скромных, — едва заметных, — зведчаток.

В самые засушливые месяцы, по опушкам посадок, обычно на песчаных берегах, встречались кусты жесткого донника.

Самым грозным царем во всей этой травянистой империи — будет выступать чертополох со своей пурпурной шаровидной короною и колючими зелеными лапами по всему разлогому многоголовому стеблу. Во главе многочисленной рати осота, который в колхозные времена захватил все луга со скоростью нашествия хана Батыя в далекие времена.

Колхозные коровы, словно мухи дохлые в законсервированной сталинской системе хозяйствования, тлетворным запахом гниения, портили весенний воздух луга, Хоцево, пока Шроо, неспешной прогулочной ходой, шествовал на Сейм, и дальше, к Мертвиці, к Дяківскому — или же, перейдя Сейм по мосту сработанному агрофирмой базирующейся в соседнем селе, не углублялся в луга Московщины, доходя до Хрещатого — озеру заросшего по берегам лепехой (аиром), камышом, сусаком, кувшинками, лилиями рассыпанными по воде, — поворачивал в сторону вытянутой Семки (гирлянды небольших озер) или же, проследовав вглубь луга, доходил до, возвышающегося над окрестностями, Городка (говорили, что этот холм насыпан: то ли скифами, то ли сарматами), на котором, они, еще в школьные годы, под водительством нервного историка, пережившего немецкий плен во время войны, О.П. вели примитивные раскопки, довольствуясь нехитрыми артефактами, — черепками разбитой утвари, — сплошь заросшим боярышниковой чащей, вязами, дичками (дикими грушами), что виден был из любой точки обширного луга. Минуя густые заросли таволги, в самых топких местах, в Вовках, — название места, — возвращался назад по той же самой дороге, заготовив щавеля для зеленого борща на обед (совмещая приятное с полезным). Так прохаживал очередной свой год вхождения в сам литературный процесс.

Чтоб придать себе устойчивости, Шроо вынужден был научиться выращивать много полезных растений на собственных грядках. В промышленных, так сказать, масштабах. Ему нужны были деньги, и много денег, чтоб компенсировать отсутствие хозяйства и сделать прочный задел собственного благополучия. На зависть колхозным бездельникам.

Вместо эпилога

Страницами написанных произведений, отлились годы жизни.

Эти годы изобиловали борьбой. Борьбой за независимость Украины.

Шроо выучился сражаться с чиновниками-сексотами не на жизнь, а на смерть.

В результате продолжительных, и упорных боев, Козолуп, на долгие годы, очистился от скверной власти совкодрочеров. Сексоты, и их потомство, на его окраинах, дохли, словно навозные мухи. Не считая ведьм, для которых Шроо стал настоящим молотом.

Остерегаясь проклятия ведьм, Шроо предпочитал умалчивать о своем участии. Скромность, в таких делах, залог дальнейших побед над этими уродищами из инфернального мира.

После боевого слаживания в Интернете: простые люди, воинами, уходили на Донбасс, защищать свою родину. Ушел, с ними, и Шроо…

…Он приезжал, чтоб хоронить мать. Мать оставалась единственным человеком, с которым связывала его память о, творческом, возмужании…

…Все так же милостиво несла свои тихие воды равнинная река, с такими же тихими заводями, с теми же остроконечными листьями козельчака над ее размеренным течением; с теми же длинными, ржавыми, косами подводного рдеста; с темно-зелеными зарослями кропивки и водяной гречихи на отмелях. Заросли кувшинок, еще больше обволакивали заливы по всему пространству; на плесах, продолжали расти лилии с тянущимися в темно-зеленую глубину тонкими и гибкими стеблями; с остро заканчивающимися, белоснежными лепестками, на цветках, с нежной желтой серединкой. Над камышами, все так же, непредсказуемо в полете, барражировали разноцветные бабочки и стрекозы. Везде пели птицы и квакали лягушки. Жизнь продолжалась, пусть и, уже, в каком-то урезанном варианте, в обезлюдевшем селе.