Не теряй головы. Зеленый – цвет опасности (сборник)
Шрифт:
Его руки вновь потянулись к ее горлу. Пальцы уже заранее скрючились, готовясь сомкнуться на нежном, теплом горле – на горле Фрэн, которая никогда не будет принадлежать ему. «Лучше мне умереть. Я безумен, я опасен для Фрэн. Я должен умереть».
Добро и зло, ум и сердце сошлись в смертельной схватке. Несколько черных мгновений тянулись, будто столетия. Я Пенрок, я сошел с ума, я опасен, меня нужно пристрелить, как бешеного пса. Почему они меня не убьют, почему не спасут ее от меня? И наконец одна мысль победила все прочие, звенящая, словно боевая труба над обломками когда-то
Он оторвал руки от ее горла и, повернув револьвер дулом к себе, спустил курок.
– Я не смог его удержать, сэр, – покаянным тоном проговорил Джонсон. – Я его подхватил, когда он падал – думал, это просто обморок. Не ожидал, что он вырвется. А он взял и кинулся на девушку. Если бы не собачонка… По-моему, каждый раз, как она кусала его за ногу, он чуточку ослаблял хватку. Собачка спасла свою хозяйку, сэр. Иначе ей бы конец пришел…
Фрэн, держась за горло, опустилась на пол рядом с телом Пенрока.
– Он умер! Умер! Пен, милый Пен! Прости меня… Он не виноват! Он не сознавал, что делает. Наверное, он уже тогда сошел с ума. Бедный Пен! Бабушка, он сошел с ума…
– Да, моя хорошая. – Леди Харт бережно помогла ей подняться на ноги. – Пойдем. Пену уже не поможешь. Так лучше – правда, родная? Лучше, что он умер.
– Он не мог по-другому меня спасти и убил себя. – Фрэн, всхлипывая, прижалась к Джеймсу и уткнулась головой ему в грудь. – Ох, Джеймс, я так испугалась! Все это так ужасно, и горло страшно болит. Пен! Пен! Кто мог подумать, что он безумный? Милый Пен… Он меня любил… Он был такой хороший…
– Уведите ее отсюда, – сказал Джеймсу Кокрилл и, наклонившись, закрыл мертвецу зеленовато-синие глаза. – Упокой, Господи, его душу! Кто бы подумал, что он сошел с ума?
– Мы должны были догадаться! – Леди Харт закрыла лицо руками. – Он, конечно, сам ничего не знал. Но у него были сильные головные боли…
– Эпилепсия! – сказал Кокрилл.
– Вы думаете, инспектор? Да, может быть, вы и правы, хотя… В их роду ничего такого не было.
– Его мать умерла молодой, – задумчиво отозвался Кокрилл. – Это случилось за границей. Подробностей мы так и не узнали.
– Он всегда казался таким спокойным, таким нормальным! Отчего вдруг?
– Может быть, на него подействовала смерть той девушки, служанки! – воскликнула Венис. – Он тогда был страшно расстроен. Мы вспоминали о ней здесь, вот в этой гостиной, как раз в тот день, когда Грейс Морланд пришла к чаю. Помнишь, бабушка? Он весь побелел, задрожал даже, а вечером у него голова болела. И когда Пайпа умерла, то же самое было. Я еще тогда подумала, какой он бледный, но решила, что он просто за Фрэн очень испугался, когда она исчезла. Неужели он… потом все забывал? И совсем не сознавал, что сделал?
– Конечно, нет! Если бы он хоть на минуту подумал, что опасен для других, он бы сразу сдался в полицию. Я думаю, у некоторых людей бывает своего рода автоматизм: они ведут себя ненормально, сами того не замечая, а потом какое-то время ведут себя совершенно как обычно, и все это машинально, неосознанно. Когда приходят в себя, им кажется, что они просто видели сон. Разумеется, бедный
Полными жалости глазами они смотрели, как двое констеблей уносят тело наверх.
Генри робко сказал:
– Простите меня, леди Харт…
Она, невольно улыбнувшись, протянула к нему руку и повторила то, что уже говорила сегодня:
– Ты поступил правильно, Генри. Ты сделал то, что считал необходимым.
Леди Харт мягко добавила, обернувшись к Венис, которая все еще одиноко сидела, вся дрожа, на диване:
– Он защищал меня, пока думал, что никто другой от этого не пострадает. Говорил, что не ему меня судить. Но когда решил, что из-за меня пострадает невиновный, не смог молчать и был совершенно прав. Если уж я это понимаю, то и ты пойми.
Генри смиренно взял руку Венис, и она не отняла ее.
Коки, уняв наконец дрожь, кое-как свернул себе очередную самокрутку.
– Как вы думаете, отчего это произошло? Почему Грейс Морланд?
– Из-за Фрэн, скорее всего, – ответила леди Харт. – В тот день он и так был взволнован, а когда провожал мисс Морланд к коттеджу, она стала поносить Фрэн. Вот только как он выманил ее ночью в сад?
– Может быть, она сама к нему пришла? – предположил Генри. – Увидела в окно, как Фрэн с Джеймсом целовались, и в порыве ревности выскользнула из коттеджа, пока Тротти слушала рассказы Пайпы о театральной жизни. Может, она стала бросать Пенроку в окно камешки, как Бунзен. Потом наговорила Пенроку гадостей о Фрэн…
– Он очень любил Фрэн, – сказал Коки, разглядывая тлеющий кончик сигареты.
– Да, очень. Слишком сильно любил. Она… У нее не хватило души, чтобы вместить такую любовь, – честно сказала леди Харт. – Я не говорю, что Фрэн поверхностная – это совсем не так. Просто она очень молоденькая, веселая, иногда глупенькая. Она не создана для великой страсти. – Помолчав, леди Харт добавила: – Я рада, что в тяжелую минуту она бросилась к Джеймсу.
– Джеймс тоже ее любит. – Венис тихонько вздохнула, обратив на Генри взгляд, полный обожания.
Она снова была его рабой.
А Генри, хоть и держал ее крепко за руку, даже не заметил, что она что-то сказала. К нему вернулся прежний азарт:
– Значит, Пайпа все-таки приходила сюда позвонить по телефону! Должно быть, она о чем-то догадалась по поведению Пенрока в тот вечер, когда он провожал ее до коттеджа. Помните, какой он был дерганый и все жаловался на головную боль…
Вдруг леди Харт воскликнула:
– Я знаю, что это было! Он сказал Пайпе, еще здесь, в холле… Я не помню точные слова – что-то о том, какой ужас он пережил, когда бежал ночью в сад и ждал, что вот-вот увидит Фрэн с отрубленной головой… Он всем нам об этом рассказывал, и никто не сообразил: он же не мог знать об отрубленной голове, если только сам ее не отрубил. Наверное, это было такое полувоспоминание… А Пайпа была шустрая девчонка – она и сообразила. Храбрая к тому же – вернулась и старалась нас предупредить. Да, хотела предупредить! Раз предлог с очками провалился, она просто вернулась тайком. Из холла услышала, как Пен разговаривает с нами в гостиной…