Не теряя времени. Книжник
Шрифт:
И Ковбой стал читать проникновенным, мягким голосом, что было для него не очень трудно, поскольку именно таким он обладал от природы:
— Вопреки расхожему мнению, ночью растения весьма активны. Они расслабляются, ведут себя непринужденно, общаются между собой свободнее, чем днем. Это самое подходящее время для внимательного садовода, чтобы тихонечко пройтись по саду и услышать о радостях и горестях питомцев. Так он узнает, пошли ли впрок его дневные хлопоты, чего боятся и чего хотят растения. А если он не слишком устал, то сможет тотчас же помочь им.
Кто никогда не подрезал розовый куст при лунном свете, тот ничего о нем не знает, кто не прореживал маки в ночной тиши, тому не понять душу мака, и кто не сажал лилии под звездным небом, тот не сажал их никогда.
Растениям, как людям, одиноко по ночам. Кое-кто говорит, что им скучно, но это не так. Они просто становятся более хрупкими и уязвимыми — вот почему вредители предпочитают нападать на них ночами. Но в то же время и более доверчивыми и открытыми — вот почему хорошим садоводам рекомендуется всегда работать по ночам.
Ковбой захлопнул книгу и сказал:
— Вот я и решил стать хорошим садоводом.
Друзья переглянулись.
— Чур, я берусь за розы! — вызвалась Фонтанна.
Ковбой ей улыбнулся.
— А ты? — спросил он Бена. — Мне кажется, я слышу, как тебя зовут вот эти маки.
— Ты думаешь, я справлюсь?
Но ни друг, ни подруга не приняли вопрос всерьез. Бен вздохнул и решился:
— Ну, ладно. Только покажи, которые тут маки.
Сказано — сделано, проработали они всю ночь.
А на заре, обессилев, улеглись треугольником — каждый лег на бок — вокруг очень хилого молодого дубка, поставив около ствола настольную лампу. Дубок, ростом чуть-чуть выше лампы, каким-то чудом не зачах, хотя все годы чуть дышал, заброшенный и одинокий, но и сейчас у него было не так уж много шансов выжить.
Друзья по очереди разговаривали с ним, поили его и кормили.
— Держись, дубок! — подбадривал его Ковбой. — Я здесь, и я тебя не брошу.
— Не бойся, маленький, — шептала Фонтанна, — ты вырастешь большим, здоровым, и дети будут водить хороводы вокруг твоего ствола.
Когда же пришел черед Бена, друзья, привыкшие, что он раскачивается очень долго, ждали-ждали, пока не услышали храп.
— Спокойной ночи! — сказала Фонтанна дубку и закрыла глаза.
— До завтра, дубок! — попрощался Ковбой и заснул.
Уже занимался восход, померк свет лампы. Деревцо посмотрело на каждого из людей, слабо пошевелило листочками и тоже уснуло.
За следующие дни, вернее ночи, они стали заправскими садовниками.
Хоть доброй воли у них было предостаточно, но дело оказалось трудным да и долгим. Всю ночь они трудились, говорили мало, ели наспех, совсем не пили, а днем старались отоспаться. А разговаривали в основном с растениями: хвалили, ободряли, утешали. Говорили без устали, без передышки, с надеждой.
Раз в ночь все трое собирались у крошки-дубка, возились с ним, расспрашивали, как дела. Другие растения, благодарные им за уход, тоже стали заботиться о дубочке, оберегали, давали советы. Когда палило солнце, соседний клен вытягивал ветви, чтобы малыш оказался в тени. Когда не хватало воды, бук, сохранивший влагу с прошлого дождя, стряхивал на него последние капли. Нарциссы развлекали его танцами, рододендрон бранил, если он возбуждался сверх меры.
Мало-помалу Бен, Ковбой и Фонтанна вернули саду его прежний вид и обеспечили будущий, внеся кое-какие изменения. Убрали урну из-под почтового ящика, а на ее месте разбили клумбу с тюльпанами. «Все равно писем больше не носят», — сказал Ковбой. Решили упразднить огород, а овощи рассадить по всему саду. Так помидоры появились среди лилий, баклажаны стали зреть между тюльпанов. А вокруг маленького дубка зазеленел салат.
Он чувствовал себя гораздо лучше. Благодаря заботам трех садовников и деревьев-соседей он оклемался и окреп настолько, что выпустил две симметричных ветки.
Увы, все знали, что сил у него хватит только на одну. Ковбой пытался ему это объяснить, об этом же твердили клен и бук, но маленький дубок не понимал, как обуздать свой рост. Оставалось одно: удалить одну ветку.
Вот как-то утром друзья пришли к дубку втроем. Ковбой держал секатор. Он протянул его над порослью салата, но вдруг отпрянул и уселся на траву.
— Ты что? — спросила Фонтанна.
— Не знаю, какую отрезать, — придумал на ходу Ковбой.
Бен и Фонтанна тоже сели.
Ковбой, конечно, врал. Какую выбрать, не имело ни малейшего значения, лишь бы одну из двух отрезать. Но у него на это не хватало духу.
Желание делать добро, когда-то послужившее толчком для всей почтовой эпопеи, переродилось у него в панический страх причинить зло. Удалить одну ветку — значило спасти жизнь дубку, но Ковбой ужасно мучился: вдруг что-то сделает не так, вдруг поранит деревцо!
Бен, тот был просто не способен взять секатор в руки. При одной этой мысли он уже чуть не плакал.
Ну, а Фонтанна в самом деле не знала, которую ветку отрезать.
Так они и сидели, не зная, что делать. Дубок, которому хотелось жить, не понимал, чего они там тянут, и ждал, чтоб кто-нибудь скорее сделал то, что надо.
Но всех троих как будто парализовало.
— Могу я помогать вам? — раздался рядом чей-то голос.
Ковбой узнал Луиса, садовника-португальца, и встал с ним поздороваться.
Луис был великим садоводом. И хорошо знал Ковбоя, поскольку много лет уговаривал его поручить свой сад заботам профессионала, то есть его же, Луиса, заботам. Ковбою и хотелось согласиться, но что-то каждый раз мешало.
А потом Луис понял, что если саду суждено воскреснуть, то только при условии, что сам Ковбой займется им. И как великий садовод смирился с этим и напрашиваться перестал. Правда, время от времени он все же заходил к Ковбою и повторял вопрос, но теперь уже скорее в шутку.