Не только Холмс. Детектив времен Конан Дойла (Антология викторианской детективной новеллы).
Шрифт:
— Я известный сердцеед, сэр, — ухмыльнулся Райли. — Они ко мне так и липнут. К утру будут вам образцы.
— Даже если достанете всего пару штук, приносите, и как можно раньше, — сказал Кеннеди, и Райли пошел прочь, поправляя галстук и чистя рукавом шляпу.
— А теперь, Уолтер, я должен вас покинуть, — обратился ко мне Кеннеди. — У меня много дел, так что домой я вернусь очень поздно — или очень рано. Но я уверен, что мы в шаге от разгадки. Если Райли вовремя принесет мне эти образцы, завтра вечером я продемонстрирую вам и еще нескольким людям нечто исключительное. Не забудьте. Вечер не занимайте. Это будет настоящая сенсация.
Когда я вошел в лабораторию Кеннеди на следующий день вечером, она была ярко освещена. По одному начали прибывать его «гости». Было
Наконец Кеннеди был готов. Он занял позицию за длинным гладким столом, который использовал для демонстраций на своих занятиях.
— Дамы и господа, — официально начал он, — я понимаю: то, что я сейчас собираюсь сделать, очень необычно. Но, как вам известно, полиция и коронер отчаялись разгадать эту ужасную тайну и попросили меня прояснить хоть некоторые вопросы. Прежде всего я бы хотел отметить, что расследование подобного преступления ничем, кроме предмета, не отличается от разыскания научной истины. Раскрыть тайны человека — все равно что раскрыть тайны природы. И в том и в другом случае требуется детективное расследование. Методы, применяемые для раскрытия преступления, сродни методам обнаружения научной истины, — по крайней мере, так должно быть. В деле, подобном этому, два этапа. Сначала следует связать воедино косвенные улики, а потом найти мотив. Все это время я собирал улики. Но ограничиться фактами и не учесть мотивов было бы ошибкой. Так нам бы не удалось ничего доказать и никого наказать. Иными словами, косвенные улики должны привести к подозреваемому; если он и есть преступник, то все кусочки головоломки встанут на свои места. Я надеюсь, что каждый из вас окажет содействие следствию в раскрытии тайны этого печального происшествия.
Напряжение не ослабло даже тогда, когда Кеннеди замолчал и принялся возиться с небольшой мишенью, устанавливая ее на конце столе. Мы словно сидели на пороховой бочке, которая могла в любой момент взорваться. Я был крайне напряжен и потому не сразу заметил, что мишень сделана из материала, напоминающего воск.
Держа в правой руке пистолет тридцать второго калибра и целясь в мишень, Кеннеди взял со стола большой кусок грубого сукна, поднес его к дулу и выстрелил. Пуля прорвала ткань, просвистела в воздухе и вонзилась в мишень. Он извлек ее ножом.
— Думаю, сам инспектор не знает, что обычная свинцовая пуля, проходя через тканую материю, сохраняет отпечаток плетения этой ткани, иногда четкий, иногда слабый.
Тут Кеннеди взял кусочек тонкого батиста и выстрелил через него.
— Как я уже сказал, на каждой свинцовой пуле, прошедшей через такую ткань, остается отпечаток нитей, даже если она входит глубоко в тело. Узор стирается частично или полностью, когда пуля сплющивается от удара о кость или какой-либо твердый предмет. Даже если, как в данном случае, часть пули сплющивается, на оставшейся половине может быть виден след от ткани. Если основа сплетена из крупных волокон, например как у вельвета или, в моем случае, у грубого сукна, рисунок четко просматривается на пуле, но даже тонкий батист, в котором на дюйм приходится сто нитей, оставит свой след. Даже пройдя через несколько слоев одежды — пальто, рубашку и белье, — пуля сохранит отпечаток каждого из них, но к нашему делу это не относится. У меня в руках кусочек чесучи, вырезанный из женского автомобильного пальто. Я стреляю через него — вот так. Теперь я сравниваю эту пулю с другими и с той, что была извлечена из шеи мистера Паркера. И что я вижу? Следы на роковой пуле абсолютно совпадают со следами на пуле, прошедшей сквозь чесучовое пальто.
Сделав это поразительное открытие, Кеннеди уже через секунду перешел к следующему:
— Я бы хотел провести еще один эксперимент. В нашем деле
Исследовав ее под микроскопом, я обнаружил, что это редкая льняная бумага для облигаций. Я сделал множество микроснимков волокон этой бумаги. Они все одинаковые. У меня также имеется около сотни микроснимков волокон бумаги других типов, в том числе бумаги для облигаций. Я давно занимаюсь данным вопросом. Как видите, эти волокна не похожи на те, что есть у нас, следовательно, наша бумага — редкого качества. Через агента полиции я получил образцы почтовой бумаги, принадлежащей всем, кто как-то связан с этим делом. Вот снимки волокон. Среди всех образцов только один совпадает с тем, что я нашел в корзине для мусора. Если кто-то сомневается в надежности этого метода, я могу сослаться на один случай. В Германии арестовали человека по обвинению в краже государственной облигации. Сначала его не стали обыскивать. Не было никаких доказательств, кроме множества бумажных шариков, найденных в тюремном дворе под окном его камеры. Тогда состав шариков сравнили с волокнами облигаций. На этом основании человек был осужден за кражу. Полагаю, нет необходимости объяснять, что в данном случае мы точно знаем, кто…
В этот момент напряжение достигло предела. Мисс Ланеж, сидевшая рядом со мной, не выдержала. Она подалась вперед и, словно помимо своей воли, хрипло прошептала:
— Они меня заставили, я не хотела. Но все зашло слишком далеко. Я не могла смотреть, как его уводят у меня на глазах. Я не хотела, чтобы он достался ей. Проще всего было рассказать мистеру Паркеру и положить конец этой истории. Я не знала, как иначе разрушить связь между другой женщиной и человеком, которого я люблю больше своего мужа. Видит бог, профессор Кеннеди, только из-за этого…
— Успокойтесь, мадам, — мягко прервал ее Кеннеди. — Успокойтесь. Что сделано, то сделано. Правду не скроешь. Однако, — продолжил он, когда утих этот бурный порыв раскаяния и мы все внешне успокоились, — до сих пор мы ничего не сказали о самом таинственном моменте дела — о выстреле. Убийца мог спрятать оружие в кармане или в складках пальто, — тут он поднял автомобильное пальто, показывая дырку от пули. — Этот некто (не буду говорить, он или она) мог выстрелить незаметно. Спрятав оружие, легко было скрыть очень важную улику. Стрелявший мог использовать вот такой патрон, с зарядом из бездымного пороха, а пальто удачно бы скрыло вспышку. Дыма бы не было. Но ни пальто, ни даже плотное одеяло не заглушило бы звука выстрела.
Какое тут может быть объяснение? А вот какое. Я все удивлялся, что никто этого раньше не применял. Да я просто ждал, когда это наконец произойдет. Существует изобретение, которое позволяет безнаказанно пристрелить человека среди бела дня в любом достаточно шумном месте, где никто не услышит легкий щелчок, негромкое «паф!» и свист пули в воздухе. Я имею в виду приспособление одного изобретателя из Хартфорда. Сейчас я насажу эту маленькую деталь на дуло револьвера тридцать второго калибра, который я до сих пор использовал. Вот так. Мистер Джеймсон, будьте любезны, сядьте за ту машинку и попечатайте. Что угодно, главное, чтобы стучали клавиши. А вы, инспектор, включите, пожалуйста, ту модель телеграфного аппарата в углу. Теперь мы готовы. Вот я накрываю пистолет тканью. Спорим, что никто в этой комнате не сможет сказать, когда именно я выстрелил. Я мог застрелить любого из вас, и человек непосвященный никогда бы не стал меня подозревать. В некоторой степени я воссоздал те условия, при которых был произведен тот выстрел.