(Не)твой
Шрифт:
— Спасибо, что беспокоился, — в глаза почти не смотрит, встает, прогибает спину немного, разминая, хватает сумку, закидывая туда телефон и ключи.
— Отвезу тебя, — говорю, не спрашиваю, — и не спорь. Уже поздно, мало ли, какой урод в такси попадётся. Я им не доверяю.
— А себе доверяешь? — хмыкает, приподнимая бровь. Проснулась, колючка моя, доброе утро.
— А ты? — спрашиваю с вызовом. Давай, Кроха, скажи, что не доверяешь мне и ждёшь, когда я наброшусь на тебя в машине и не ограничусь одними поцелуями, ну же.
От внезапных
— Пойдёмте, Ковалёв, — закатывает глаза, пытаясь скрыть улыбку, и выключает свет. Только я от двери отходить не спешу, и открывать её — тоже. Темнота кромешная и запах Оли в кабинете заставляют чертят на плече довольно скакать, предвкушающе потирая лапки. Ну не могу я спокойно, чёрт возьми, не могу! — Антон?
Интонация вопросительная вообще заставляет с катушек слететь, Оля явно чего-то ждёт от меня. Чего?
— Один крошечный поцелуй и открою дверь, — шепчу в темноту, повторяя вчерашний трюк. Чувствую Олю рядом, слышу, как разворачивается, чтобы, очевидно, включить свет, и хватаю её за руку, попав по ней со второго раза, притягивая к себе. — Не-не-не, Кроха, не отвертишься. Теперь все двери только за поцелуи, — наклоняюсь, шепча почти в самые губы, а сердце от близости уже в рёбра лупит. Момент слишком интимный, мне почти не верится, что он происходит с нами, но ледяные пальчики Крохи, которыми она обхватывает моё предплечье, заставляют поверить в реальность происходящего.
Она не отвечает, и целовать не спешит, только дышит тяжело и шумно, словно марафон пробежала и пытается унять жжение в лёгких. Глаза привыкают к темноте и я могу различить очертание предметов, а ещё влажные от блеска губы, в которые впиться поцелуем просто до боли хочется.
— Я не открою без поцелуя, Оль.
Я открыл бы, конечно, если бы она попросила, но она не просит. Она на носочки поднимается, сдаваясь, и целует меня осторожно, словно боясь спугнуть такой нежный и интимный момент. Но я не боюсь. Я подсел на её поцелуи, мне всегда катастрофически мало, нужно больше, ярче, слаще…
Она ожидала. Потому что не мычит протестующе и не вырывается, когда я хватаю её за затылок и впиваюсь в манящие губы сильнее, как голодающий. А я голодающий, правда, потому что без её касаний и губ выжить не смогу больше, точно знаю.
Целуемся пару минут, дыхание сбивается сильнее, оторваться уже невозможно. Оля плавится в моих руках, держу крепче, прижимая за талию, наслаждаясь моментом. Ещё неделю назад она только фыркала при виде меня, а сейчас на поцелуй отвечает, да так нежно, что голова отлетает от всех эмоций, сдохнуть на месте можно.
Язык Оля не пускает, царапает его зубами и отрывается от меня, останавливая поцелуй. А мне мало. Снова мало, не хочу отпускать, не готов сейчас! Мало! Ничтожно мало. Член болезненно пульсирует от возбуждения, в горле першит от желания проораться, но я только шепчу негромко прямо в рот
— Вчера ты целовала меня охотнее.
— Вчера мы были не на работе!
— Так мне утащить тебя отсюда нужно, чтобы ты сдалась? — усмехаюсь. Она не сказала, что не хочет или не готова… Это знак?
— Ты до ужаса наглый, Ковалёв, — говорит со стоном, и сама прижимается к моим губам, начиная борьбу языками.
Она понимает, что я не остановлюсь?..
Глава 14. Оля
Я понимаю, что он не остановится, но и сама остановиться тоже не могу. Голова кружится от эмоций и горячих рук Антона, мысли путаются, как сплетаются наши языки, а слова, которые сказать нужно бы, так и остаются несказанными.
Потому что «Антон, давай остановимся, мы совершаем ошибку» съедается с моих губ его настойчивым ртом, и я как безвольная кукла позволяю ему это делать.
Мне так хорошо, что хочется плакать, Антон покоряет меня своей заботой и нежностью, и я, таким отношением не балованная, просто таю в сильных руках, отметая к чертям все лишние эмоции. Пусть останется только «хорошо», обо всех «неправильно» я подумаю завтра…
Поэтому целую со всей страстью, которая разгорается жарким пламенем между нами, зарываюсь пальцами в отросшие на затылке волосы и умираю от того, как крепко обнимает Антон. Он держит меня так, словно я какое-то ценное сокровище, ещё немного, и затрещат ребра, но мне совсем не больно, только очень приятно и трепетно.
Антон целует вкусно, покусывает губы и ловко владеет языком, одним поцелуем распаляя нас обоих до максимума. Дыхание становится только тяжелее, мы медленно бредем к дивану, путаясь в собственных ногах, и тихо стонем в губы друг друга, забывая о стыде и каких-то личных запретах. Нет их больше. Сейчас вообще ничего кроме нас двоих нет. Кроме нашего безумия, которое два тела щупальцами обвивает, заставляя целоваться ещё откровеннее и наконец-то найти этот чёртов диван…
— Не проси остановиться, — говорит Антон почти грубо, отрываясь от меня. Голос безнадежно охрип, от тембра бегут мурашки, он так возбужден, что мне даже немного льстит, — не смогу уже, смирись, Кроха.
А я смирилась давно, ещё когда он руку мою в темноте поймал, поняла, что дороги назад сегодня не будет, да и… Я не искала дорогу эту, если честно.
Я молчу, не хочу отвечать, и думать тоже ни о чем не хочу. Начну думать — начну себя корить. А этим я займусь завтра. Сейчас я хочу только получить удовольствие.
Антон трепетный, но резкий, сжимает руками сильно, но тут же проводит по этим местам кончиками пальцев, убивая заботой. Я чувствую, что он думает обо мне, видит только меня, на весь мир ему плевать сейчас. Он так долго пытался добиться от меня взаимности, что его нереальные эмоции сейчас передаются мне, и я сама словно сгораю от счастья, чувствуя его каждой клеточкой тела.