Не в силах забыть

Томас Шерри

Ночами он лежал без сна, думая о ее простых шляпках и скромных практичных ботинках, о пуговках у нее на груди, где ткань блузки едва заметно топорщилась. Грезил о ее губах, не знавших поцелуя, о сосках, которых никогда не касался жадный язык мужчины, о нетронутых бедрах.

А потом, во время музыкального вечера, он не сумел сдержать вожделения и поцеловал Брайони. Не один раз, а дважды, хотя любой из сотни гостей мог войти и застигнуть их врасплох.

Лео понятия не имел, как вести себя дальше. Следует ли ему прийти к ней и извиниться? Или же прийти и не извиняться? Да и как, скажите на милость,

застать ее, если она вечно работает, почти не бывает дома и не принимает гостей?

И вот хмурым, дождливым лондонским утром, слишком холодным, чтобы назвать его весенним, Лео в странном волнении расхаживал по библиотеке в доме брата, теребя в руках карточку, которую дала ему Брайони.

«Мисс Брайони Аскуит. Врач общей практики. Анестезиолог. Старший хирург Новой больницы для женщин. Преподаватель Лондонской женской школы медицины».

В дверь постучали.

— Мисс Аскуит спрашивает, дома ли вы, сэр, — отчеканил дворецкий.

— Которая мисс Аскуит? — Вопрос прозвучал глупо. Лишь старшую дочь в семье называли просто по фамилии.

Лео попытался угадать, зачем она пришла. Возможно, отчитать его, чего он, безусловно, заслуживал, хотя меньше всего на свете хотел бы вызвать ее недовольство. Может, Брайони собиралась где-то выступить с лекцией и решила пригласить его? Но тогда ей было бы намного проще послать ему записку.

В конце концов Лео сдался и велел дворецкому проводить мисс Аскуит в гостиную. Брайони была чудо как хороша. Волосы цвета воронова крыла, фарфоровая кожа, бледно-розовый румянец на нежных щеках. В ее присутствии сердце Лео колотилось так сильно, что готово было выскочить из груди. Сладостный изгиб ее рта — впадинка на верхней губе и прелестная полнота нижней — сводили его с ума.

Минуту или две Лео и гостья стояли в гостиной, обмениваясь обычными банальностями. Он предложил Брайони кресло, она поблагодарила, но осталась стоять. От чая отказалась наотрез.

Лео окинул ее насмешливо-строгим взглядом:

— Вы не хотите присесть и не желаете чаю. Есть ли хоть что-нибудь, чего вы хотели бы, мисс Аскуит?

Брайони откашлялась, прочищая горло:

— Ну, я надеялась, что смогу предложить вам нечто, способное вас заинтересовать.

— В самом деле? — Лео радостно улыбнулся. Он понятия не имел, что бы это могло быть, но по крайней мере Брайони не выглядела унылой и подавленной. — Что ж, продолжайте, я весь внимание.

Мисс Аскуит пустилась в обсуждение своего финансового положения, имущества и темперамента. Лео потребовалось не меньше трех минут, чтобы сообразить, что она говорит о женитьбе. Брайони полагала, что их столь различные характеры и склонности смогут дополнить и уравновесить друг друга. Ее молчаливость и замкнутость удачно оттенят яркую живость Лео. Брайони не сомневалась, что ее образ жизни отлично подойдет ему, ведь работа занимает у него бездну времени. Лео мог бы заниматься своими исследованиями, пока жена трудится в больнице. Вдобавок, вступая в брак, она принесет мужу поместье Торнвуд, составлявшее когда-то часть приданого ее матери. По условиям брачного контракта ее родителей Торнвуд вместе с солидным денежным состоянием переходит к старшему ребенку миссис Аскуит, то есть к ней, Брайони.

Оцепеневший от изумления Лео не сразу понял,

что она замолчала.

— Я вас смутила? — прошептала Брайони.

— Да, признаться, — медленно произнес Лео.

Она наконец уселась, выбрав стул в стиле Людовика XV, стоявший перед камином.

— Надеюсь, мое предложение не привело вас в ужас?

— Нет, не так чтобы очень.

— Тогда, возможно, вам стоит немного подумать?

Тут действительно было над чем поразмыслить. Откровенно говоря, Лео вовсе не помышлял о женитьбе. Через три недели ему должно было исполниться двадцать четыре года. Наверное, им с Брайони следовало бы подождать год-другой, чтобы лучше узнать друг друга.

— Я обдумаю это самым серьезнейшим образом. Вы знаете, что я питаю к вам величайшее почтение.

Брайони нерешительно закусила губу:

— В таком случае есть еще кое-что, о чем вам следует знать. Скорее всего я не смогу иметь детей.

Лео потрясенно застыл.

— Вы уверены?

— К сожалению. — Она отвела глаза. — Вы любите детей?

— Да. — Лео очень любил детей и бесконечно баловал своих маленьких племянников и племянниц.

— Тогда вам, наверное, лучше сказать «нет» прямо сейчас. Наш брак будет вам в тягость.

Какая злая ирония: в тот миг, когда желание его сердца готово исполниться, ему приходится делать выбор, едва ли не самый серьезный в жизни мужчины.

— Можно мне немного подумать?

Брайони скупо улыбнулась:

— Конечно.

Лео проводил ее до кареты и подал руку, помогая взобраться на подножку. Расположившись на обитых тканью подушках, Брайони смущенно отвела со лба непослушную прядь, выбившуюся из прически. Быть может, всему виной дождливый день или унылый пасмурный свет английского «не совсем весеннего» утра, но мисс Аскуит казалась несчастной и одинокой.

Тоскливая серая изморось внезапно превратилась в ливень, обрушившийся ледяным душем на непокрытую голову Лео. И тогда ему пришло божественное озарение.

Эта женщина создана для него.

Он полюбил ее, когда был всего четырех футов ростом. Конечно, ему хотелось бы иметь детей, но дети не главное. Важнее всего она. Брайони была одинока всю свою жизнь. Он сделает так, чтобы она никогда больше не испытывала этого горького чувства.

— Что ж, почему бы и нет? — Он улыбнулся своей возлюбленной. — Быть вашим мужем не такой уж тяжкий труд.

Возможно, неудавшийся брак не оставил следа в жизни Брайони, но Лео так и не оправился от поражения.

Прежде он наслаждался счастливой жизнью, пользуясь всеобщим восхищением и любовью. Его считали юным гением, величайшим математиком своего времени. Уважаемые журналы соперничали за право опубликовать его отчеты о научных экспедициях — вместе с крестным отцом Лео объездил весь мир. Даже пьеса, написанная им за неделю из дерзкого озорства, из желания бросить вызов строгим цензорам, обернулась грандиозным успехом. Критика утверждала, что выведенные им персонажи — кембриджские студенты, играющие в карты на любовь, — приобрели неслыханную популярность, сцены из пьесы разыгрывались в светских салонах и гостиных — везде, где собираются молодые мужчины и женщины, желая обменяться невинными с виду двусмысленностями под носом у своих компаньонок и опекунов.