Не верь мне.
Шрифт:
– Замечательно, подралась с одногруппником, - обыденным тоном произнесла я, как словно бы это прозвучало "подайте мне сахар".
– Странно, - папка почесал заросший щетиной подбородок.
– По описанию вроде бы моя дочь.
– Меня чуть не исключили, - продолжала я.
– Корни Климовых, - казалось, он произнес это с гордостью.
– Чуть не подралась с каким-то парнем, испугала девицу, - перечисляла
– Ага...
– Мыла две раздевалки в наказание.
– Прямо узнаю свою непутевую дочу, - улыбаясь в тридцать два зуба, говорил папашка.
– И где ж осечка-то вышла?
– Там были свидетели, - мрачно поведала ему я.
– Да, свидетели это плохо, - по привычке почесывая свою щетину, протянул он.
– А знаешь, как избавляться от ненужных очевидцев?
– заговорчески подмигнул он мне.
– Как?
– Накормить их ужином моей дочери. Моя девочка изготовила оружие массового поражения!
– Что?!
– А ее макароны, это целый катаклизм для желудков врагов.
– ЧТО?! Папа!
– возмущенно воскликнула я, после чего тот рассмеялся.
Да, врачи с хорошим юмором это страшно, вдвойне страшно, если это хирурги. Но по страшному стечению обстоятельств я отгребаю тройную долю этой участи, так как прихожусь дочерью этого врача-юмориста.
– Как ты смеешь?
– возмущалась я. Да, готовка была моей не самой лучшей чертой, но я же все-таки старалась!
– Не, ну если бы ты была моей дочерью, я бы, конечно, похвалил тебя, - смеялся он.
– Папа!
– Я уже двадцать лет папа, - улыбался мужчина.
– Дай пожурить дочурку.
– Ха, признал наконец-то.
– Эх, почернела только, - вздохнул отец.
– Поумнела лучше б.
– Это только цвет волос, - нужно как-то постараться, чтобы он не видел мой новый образ.
– А рыжий тебе больше шел.
– Новация. Надо что-то менять, - пожала плечами.
– Меняться. Улучшаться.
– Улучшаться?
– родитель сощурил карие глаза.
– В плане чего?
– Ну, в плане образа. Стиля.
– А в плане готовки не хочешь?
– вкрадчиво поинтересовался он, грустно смотря на макароны.
– Нет, - провозгласила я, вставая со стола и убирая свою тарелку. Да, пришлось признать, макароны были и впрямь не пределом совершенства кулинарии, но съедобные, как-никак.
– Всего помаленьку.
– А замуж выйдешь, как будешь? Есть то он по-любому хотеть будет.
– За военного выйду, - отрезала я, моя посуду.
– Они привыкли есть гадость.
– Ох, милая, пожалей служивцев, - театрально схватился за сердце папа.
– Они ж за родину, за нас, а ты их так...
– Ну-ка, хватит!
– тихо стукнула кулаком по столешнице, отчего родитель снова прыснул.
– Все равно мне еще рано выходить замуж.
– Да и жениться на тебе всем тоже еще рано...
– Не то слово, - усмехнулась я. Да, умеет папочка обласкать, но как-никак я люблю своего отца.
– Эх, - протянул Сергей Александрович, мой отец.
– Да ладно, расслабься, нормальные макароны. С каждым разом у тебя получается все лучше.
– Я знаю, - самоуверенно хмыкнула я, сложив руки на груди.
– Стараюсь, - наклонившись, я крепко обняла родителя, чего тот явно не ожидал.
– Вот если бы ты была моей дочерью, - услышала я и снова закатила глаза. Да, мой отец неисправим.
– Я бы сказал, что люблю тебя.
– Я тоже, пап, - крепкие руки отца сомкнулись вокруг меня.
– Все, беги, - слегка смущенно пробормотал он, - а я пока пойду, поработаю.
Уже спустя долгое время, лежа в своей комнате на кровати, я задумчиво глядела в потолок. С моего ноутбука доносилась тихий и мелодичный голос певца. Закрыла глаза. Моя любимая группа и пусть все песни пробуждали во мне депрессивно-лирическое настроение, но мне нравилось. Иногда
Как мы хотели чувствовать сквозь песни,
Но наша молодость только шумы.
Выбрав одну из миллионов ординарных версий,
Не подражая одинаковым!
Закрыла глаза. Кажется, таким темпом я скоро усну.
Я не один, ты где-то есть;
Рвутся сирены вслед за тобою.
Солнечный зайчик, как искренний блеск -
Он исчезает на твоих ладонях.*
Улетая далеко в сон, мое подсознание зацепилось за одно словечко. Сирены. Внезапно перед глазами встала стайка белых машин, гудящих в разнобой одним и тем же звуком. И он словно нарастал и нарастал. Мигалки. Синий цвет, красный...