Не входи в эту дверь!
Шрифт:
Покончив с одеждой, Ньюстед пошел в свой кабинет, чтобы сжечь старые письма.
Наступил вечер. Собираясь лечь спать, он отключил в девять часов телефон и запер на задвижку входную дверь.
Перспектива провести еще одну ночь наедине с покойницей в этом мрачном жилище отгоняла сон и даже пугала. Он сел в кресло и сидел, невольно прислушиваясь к мертвой тишине. Не переставая твердил себе, что покойники не ходят и не говорят, но тем не менее раза два вставал, чтобы бросить взгляд на лестницу, ведущую к комнате Эдели. Нервы были напряжены
Медленно и тяжело прошла среда. Наконец наступил четверг. Послу полудня состоялись похороны. Погода была теплая, народу пришло мало, священнослужитель простуженным голосом прочитал молитву, — и все закончилось благополучно.
Вечером в четверг Ньюстед все для себя решил. Утром в пятницу он пошел в банк и взял тысячу фунтов мелкими купюрами. Этого хватит надолго…
Когда он возвращался из банка, навстречу ему попалась мисс Форбс. Чтобы не вызывать подозрений, он остановился поговорить с ней.
— Дорогой мистер Ньюстед, у меня сильно разболелась голова, и я не смогла пойти на кладбище, — сказала мисс Форбс. — Примите мои соболезнования. Я наблюдала за катафалком из окна…
Он кивнул и пробурчал:
— Я не в обиде, мисс Форбс.
— Теперь вы отправитесь отдыхать?
— Да. Короткое время.
— Не забудьте вернуться, — многозначительно сказала Гарриет Форбс.
— Нет, нет. Ровно через месяц я вернусь, вступлю в наследство и с благодарностью отдам долг…
Никогда он не вернется в это злосчастное место, это он твердо решил.
— Вы выглядите очень усталым, вам пора расслабиться, — продолжала словоохотливая соседка.
— Не все дела еще закончены, — отвечал Ньюстед. — Я получил телеграмму от брата жены. Он сейчас приедет ко мне, в десять.
— Вам не кажется, что он навещает вас с некоторым запозданием? Ведь похороны уже состоялись. Видно, не очень-то любящий брат, — заметила мисс Форбс.
— Наверное, он был в отъезде, — сказал Ньюстед.
— Но тогда зачем ему приезжать к вам теперь? Я что-то не замечала, чтобы вы были очень дружны… — продолжала любопытная мисс Форбс.
— Не знаю… Наверное, будет упрекать меня, что я позволил Эдели умереть от сердечного приступа.
— Да, да, бывают такие люди, — заметила мисс Форбс. — А как вам понравился мой милый Сэм? Он, правда, не очень воспитанный мальчик…
Однако мистер Ньюстед откланялся — ему было некогда продолжать никчемный разговор.
ГЛАВА VIII
Новой пациенткой Норы Дин стала властная старуха с визгливым голосом, недавно вернувшаяся из больницы. За ней ухаживала опытная сиделка миссис Турнер, которая радостно встретила Нору, сказав:
— Наконец-то я могу уехать. От этой старой сороки можно с ума сойти.
Миссис Турнер была крепкой сорокалетней женщиной с румяными щеками и пышной прической. Пациентка, миссис Трентхем, в свою очередь, ее
Старой миссис Трентхем было за семьдесят. Жидкие белые волосы, острый длинный нос и морщинистые щеки вовсе не молодили ее, но живостью характера она могла заткнуть за пояс двадцатилетнюю. Старуха встретила Нору словами:
— Слава Богу, что эта Турнер, этот солдафон в юбке отсюда выкатится! Ну и аппетит у этой дылды! И она еще утверждает, что все болезни — от нервов! Я уверена, что от обжорства!
Нора знала, что миссис Трентхем перенесла тяжелую болезнь. Но ее дух явно не был сломлен. Будь она помоложе и покрепче здоровьем, вполне могла бы возглавить какое-нибудь благотворительное учреждение в лондонском Ист-Энде. Теперь же она только постоянно жаловалась на то, что жизнь стала слишком спокойной, благополучной и потому неинтересной. Куда делись опасности, рискованные авантюры, захватывающие дух преступления? Даже война не произвела на миссис Трентхем сильного впечатления.
— Ну и что? — говорила она опешившей от удивления Норе. — Без войны жить стало очень скучно. Сводки боевых действий на фронтах больше не публикуют, врагов не убивают, и дни тянутся ужасно монотонно. Вот бомбежки Лондона я всегда буду вспоминать с волнением: утром встаешь и не знаешь, доживешь ли до вечера!
Старуха любила вспоминать страшные истории и криминальные происшествия из времен своей молодости, случавшиеся в темных закоулках, где полисменам приходилось дежурить по двое, да и то они не были застрахованы от удара ножом, если вмешивались в драку на Ратклиф-Хайвей.
— От страха и волнения мороз по коже продирал, когда идешь, бывало, на пристань, где швартовались корабли, приходившие из Индии, — говорила она. — В китайском квартале тоже было по-настоящему страшно. Теперь-то все восточные люди одеваются по-европейски, и хотя названия их лавок и магазинов остались китайскими, объявления уже пишутся по-английски: «Чашка чая за два пенса» или: «Здесь продаются ананасы». А теперешние газеты только и знают, что учат морали, ратуют за новый экономический порядок и публикуют рекламные объявления, — презрительно поджимая губы, продолжала миссис Трентхем.
— Но это лучше, чем публиковать трагические известия с фронтов, — тихо возражала Нора.
— Не знаю, лучше ли. Когда я была молодой, печатали увлекательные криминальные сообщения… Например, про Джека Потрошителя, который прославился в первую мировую войну. Он голыми руками задушил по очереди шестерых своих жен. Такие сенсационные происшествия, — рассказывала с жаром миссис Трентхем, — отвлекали людей от ужасов войны. А ужасов в 1915 году хватало! Но я убеждена, что, хотя преступник и опасен для своей жертвы, он своими действиями приковывает внимание тысяч людей и на какое-то время отвлекает их от убийств на полях сражений, заставляет забывать о кошмарных военных поражениях. А у англичан было много потерь и поражений в 1915 году…