Шрифт:
Annotation
Куроро Люцифер/Курапика Курута. Боль теперь навсегда с ним. В раздробленных ногах, вывернутых запястьях и рассыпавшихся на осколки пальцах. Как в старой сказке о русалочке, что ему довелось прочитать. Он ни помнил, ни где, ни когда. Просто оно было - вот и все.
Штром Вероника Ивановна
Штром Вероника Ивановна
– Не вижу, не слышу, не чувствую боли-
– 1-
Он сидит перед зеркалом, осторожно накладывая штрих за штрихом. Светлые волосы, которых больше не касались ножницы, отрасли за год весьма сильно под воздействием чужих, лечащих Нен-техник. Они золотым покровом ниспадают вниз по узким плечам, вдоль линии прямой спины с почти балетной выправкой. После нескольких операций талия стала тонкой, как у девушки - с этим ничего не поделаешь. Нижние ребра, раскрошенные в порошок, пришлось вычищать и удалять особо крупные осколки, а следующая пара крайне долго заживала. До сих пор приходится носить корректирующий корсет, потому что, пока аура сможет регенерировать тело окончательно - любое неловкое движение может отозваться острой болью.
Боль теперь навсегда с ним. В раздробленных ногах, вывернутых запястьях и рассыпавшихся на осколки пальцах. Как в старой сказке о русалочке, что ему довелось прочитать. Он ни помнил, ни где, никогда. Просто оно было - вот и все.
Каждый шаг боль. И не вскрикнуть. Вот беда.
Хочешь?
Да-да-да.
Он тоже хотел. Снова двигаться, жить, а не быть прикованным к постели инвалидом, почти овощем, достойным лишь жалости. Меж неподвижным покоем и болезненным движением вперед - выбрал второе. А воспоминания, плавающие, словно в тумане, как движимые ветром обрывки паутины...не большая цена за будущее.
Его Мастер говорит, что вспомнить больше не удастся. Последние манипуляции с разумом навсегда повредили многие участки мозга, превращая боль из чудовищного огня в клубнично-вишневую тягучую сладость, и заодно вытравливая следы прошлого.
Легкие касания кисти к лицу приятны. Сначала слой консилера, затем тональный крем, потом пудра и немного румян, меняющих линии. Штрихи темного и светлого, наложенные не дрожащей рукой. Сначала это было тренировкой и психологическим уроком. Первое - чтобы заставить взять свои, собранные заново пальцы, под идеальный контроль. Второе...чтобы навсегда избавиться от моральных стопоров и навязанных обществом стереотипов.
Мужчина тоже может быть красивым. Порой красивее любой женщины, как говорит Мастер. Навязанные стадом баранов правила, позволяющие сосуществовать такому огромному количеству разумных вместе - для серой массы они хороши. Но индивидуальности, подобное лишь давит и уничтожает. А он больше не тот мальчишка, что взрывался от любого сравнения со слабым полом, из-за привитого себе чужого мнения, установок, заложенных в голову социумом. Теперь он наоборот подчеркивает тонкие, плавные и изящные обводы черт, доводит их до идеала, который заставляет оглядываться на улицах и мужчин и женщин. Просто потому что может. Потому что хочет быть самим собой. Свободным. Живым. Ярким. Дышащим полной грудью, даже если его легкие, все еще не согласны с этим, работая пока только на семьдесят процентов.
От красивой одежды и макияжа, от украшений на теле, он не станет менее сильным, менее цепким, менее умным. Просто будет самим собой. Тем, от кого отказывался когда-то. Дорога этого отрицания привела лишь к трагедии... тем не менее, став точкой отсчета нового дня.
Это случилось чуть больше года назад. Он сдал тогда экзамен на звание Хантера - этот факт в памяти остался. Остальное - мешанина лиц и обрывков фраз, всполохи касаний в темноте, привкус на языке и аромат в легких - вот и все что осталось. Что-то заставляло его в то время чувствовать безысходную тоску и боль. Взрываться от любого раздражителя, срываться и показывать себя отнюдь не с лучшей стороны.
Дверь открывается за его спиной бесшумно - и точно также не слышимы чужие шаги. Не сиди он перед зеркальным трюмо, то не догадался бы о чужом присутствии никогда - Ин вошедшего, скрывает любое ощущение ауры, а шаги прирожденного убийцы нельзя различить. Мужчина проходи спокойно, не скрываясь - его движения только привычка, а не угроза. Встает ровно за чужими плечами, длинные пальцы скользят по блестящей глади волос, и, подхватив прядь, Мастер прикасается к ней губами, заставляя вспыхнуть пятна алого на щеках юноши перед собой. В этом жесте нет интимности. Но собственничество и восхищение, которым он пронизан, не перестают вводить в стопор и замирать от подрагивающих крылышками бабочек внутри.
– Весь этот год ты вел себя донельзя хорошо, - ровный, текучий голос приносит прохладу, свежесть морозного воздуха после палящего зноя.
– И теперь у меня небольшой подарок для тебя, - чужие бледные, бесцветные даже, узкие губы растягиваются в легком подобии улыбки.
– То прошлое, которое ты почти не помнишь, мое прекрасное творение. Прошлое, о котором я запретил тебе выяснять, - пальцы Мастера ложатся на голую кожу светлых плеч - мягкие невероятно руки палача, на бархатной теплой гладкости.
Мужчина ощущает волнение в том, кого считает своим созданием, яркую вспышку, что разожжет, возможно, пожар в будущем.
– В эту ночь ты покидаешь мой дом, - слова падают ртутными каплями вниз, тяжелые и текучие.
– Скорее всего, навсегда. Но перед тем как идти в будущее, я хочу, чтобы ты узнал то, чего сам никогда не вспомнишь. Мой прощальный подарок, - Касание к шее неуловимо-быстрое, скользящее.
– Приму его с радостью, - улыбка в зеркале не дрожит, хоть и горчит, омраченная расставанием. Все давно решено, их пути расходятся. Пора встать на крыло, взлететь вверх вольной птицей и найти собственное место в этом мире. Или он разочарует Мастера, став всего лишь красивой глупой куклой, а не шедевром, которым можно гордиться.
– Я в этом не сомневался, Курапика, - мужчина отстраняется и выходит, ожидая, когда юноша закончит все сборы.
Отголоски имени, произнесенные чужим холодным голосом, отражаются от стен и превращают зеркало в озерную гладь. Блондин смотрит в нее, но видит не нынешнего себя, а те обрывки, что сохранились внутри него относительно целыми еще. События прошлого года - накануне, вовремя и после встречи с Мастером.
Он направлялся куда-то... кажется в некий храм. Зачем и для чего уже совершенно не важно. Путь пролегал через крупный город на востоке континента. Люди здесь постоянно находились в движении, кишели как муравьи, толкаясь, злясь друг на друга, скандаля и, словно забыв, что такое улыбка. Курапику несло этим течением, не давая никак выбраться в нужном направлении, он не мог ни сесть в вагон метро, ни найти необходимый автобус, его пихали, отталкивали, пытались вывести на конфликт, и в итоге он решил обойти беспокойный центр через окраины.