(Не)возможная невеста
Шрифт:
– Скорая? – я с трудом выталкиваю слова из сжавшегося от ужаса горла.
– Женщине плохо! Не знаю. Скрутило.
Невидимые тиски ещё сильнее сдавливают гортань, стоит мне бросить взгляд на измученное лицо Матильды.
– Адрес…
До квартиры Катьки я добираюсь только после того, как приехала карета скорой помощи, погрузила консьержку и, оглашая округу жутким воем, скрылась за поворотом. В глазах пляшут блики мигалок, слёзы готовы хлынуть, но кто-то дотрагивается до моего плеча, отвлекая от начинающегося отката. От неожиданности я вздрагиваю. Проморгалась – Эля. Визажист, пришедший делать нам причёски и макияж. Вовремя, ибо тело почему-то перестаёт слушаться.
Руки трясутся, ноги подгибаются, хочется пить и рисовать, что, собственно, я и начинаю делать. Наливаю холодной минералки, достаю блокнот, карандаш и принимаюсь грубыми штрихами выплёскивать эмоции. Страх, боль, пусть не свою, но чужую, которую успела впитать через взгляд, интонации надтреснутого голоса, закрепив стресс картиной бледных ног консьержки, которую положили на каталку. Особенно запомнились потёртые подошвы туфель, к которым прилип раздавленный жук.
Процесс укладки и нанесения макияжа проходит мимо моего сознания. Всё же когда трагедия происходит на твоих глазах, невозможно от этого отстраниться. Интересно, как всё это переживают врачи? Ведь у них по долгу службы каждый день то перелом, то ещё какая беда. Железные люди!
– Диан, ну ты что? – теребит меня Катька. – Я сейчас позвоню и узнаю, что там с нашей Матильдой, ты только в себя не уходи!
Бывает у меня такое. Бесконтрольно и по большому счёту безобидно даже для меня самой, но иногда в стрессовых ситуациях я впадаю в ступор. Помогает лишь время и живопись.
– Диана, я нашла её, - Катька трясёт меня за плечо, дождавшись, когда Эля закончит наносить помаду. Легкими приятными прикосновениями кисточки, словно к губам прикасаются крылышки мотылька. – Аппендицит. Операция прошла успешно. Вечером ещё позвоним узнать, как отошла от наркоза. Диа-ан!
– Позвоним, - отзываюсь я, делая вид, что нормальная.
– Ничего, я тебя вылечу, - грозит мне пальцем подруга.
Попробуй, проведи её, когда она меня как облупленную знает!
Хуже врага – гиперактивный друг, точнее подруга. Ибо лечить она меня принимается сразу, как уходит Эля: наливает бокал шампанского, протягивает конфету и заставляет принять «лекарство». Тут же начинает шуметь в ушах, мир слегка качается, тугой комок, образовавшийся в груди, немного уменьшается. Совсем чуть-чуть, но становится легче.
– Операция прошла успешно? – я, наконец, могу говорить не односложно. – Это хорошо. Она славная женщина, добрая, жаль, что с ней случилось несчастье.
Несмотря на то, что с Матильдой у нас весьма поверхностные отношения – мы лишь здороваемся, когда я прихожу в гости к Кате, разве что изредка обсуждаем погоду, её несчастье произвело на меня сильное впечатление. Несколько раз она помогала мне подержать холсты, пока я вызывала лифт. От неё всегда веет добротой, и в то же время чувствуется стрежень, благодаря которому она гордо держит осанку. Кажется, будто она когда-то была графиней. В прошлой жизни, например. Я даже собираюсь нарисовать её в каком-нибудь старинном костюме, а для дополнения картины хочу использовать ароматы гортензий и роз. Именно такие запахи ассоциируются у меня с Матильдой.
Чтобы окончательно растормошить меня, Катя вновь наливает шампанского, потом подъезжают её подруги и принимаются торжественно вручать подарки, комментируя, зачем и для чего ей нужно всё это безобразие. Я что-то фотографирую, в голове пусто, на душе почти легко. Вот дождусь вечера, узнаю, что там с консьержкой, и можно будет окончательно расслабиться. А потом обязательно заехать к ней в больницу – мало ли, вдруг о ней не кому позаботиться?
Громкий смех Алёнки-египтянки отвлекает меня от грустных мыслей. Почему египтянки? Потому что похожа на изображение Нефертити: овал лица, постав головы, чёрные блестящие волосы, смуглая кожа. Прислушиваюсь к болтовне девчонок… ох, ну они и отжигают! Что-то вызывает у меня улыбку, от некоторых подарков и фраз меня бросает в жар, в паре мест хочется зажмуриться и заткнуть уши. Испанский стыд – это когда облажался один, а неудобно тебе. И это тоже приходится запивать.
Дальнейшее я помню смутно. Вроде переоделась, судя по одобрительному кивку подруги в нужное платье и подходящие туфли, даже фотоаппарат не забыла, чтобы зафиксировать последний день свободы будущей звезды журналистики. Его планировали провести на яхте, катаясь по Финскому заливу. Катька всё это время продолжает потчевать меня своими «лекарственными средствами», пока я окончательно не расслабляюсь. Последней каплей стал звонок в больницу – Матильда благополучно проснулась, угрозы жизни нет. Отличный повод для тоста!
М-да, знала бы я, чем обернётся для меня такая терапия, осталась бы дорисовывать оставшиеся страницы блокнота страшными картинками давленого жука на подошве и рельефных вен бледных ног консьержки!
Жарко. Солнце нещадно опаляет кожу, светит в глаза, мучая их даже с закрытыми веками. Приходится просыпаться. Трава щекочет нос – душистая, с незнакомым запахом, от которого так и тянет чихнуть.
– Апчхи! – не стала я противиться естественному желанию.
Голова отзывается неприятным гулом. К гулу присоединяются бойкие молоточки, принимаются стучать в висках. Перед глазами пляшет радужное марево.
– Ы-ы, - не могу сдержать стон. – Алко… алкозельцер.
Кому я это сказала? Кому-нибудь, наверняка есть кто-то рядом. Катька, или кто другой.
Молчание. Только трава шуршит под порывами ветра, продолжая щекотать лицо.
– Эй, - превозмогая боль от слепящего солнца, я приоткрываю глаза. – Есть кто живой?
– Шурх, - мимо проскальзывает юркая ящерка.
Зеленоватая с золотистыми бликами.
– А-а! – от страха подпрыгиваю, несмотря на жуткое состояние.
Ящерка в ужасе скрывается в траве.
– Люди! – зову хриплым голосом.
Ужасаюсь. Это я сейчас сказала? Похоже, я погорячилась с воплями.
Боже, как хочется пить! Плевать, где я, дайте мне воды! Хоть кто-нибудь!
К сожалению, подняться на ноги не получается даже с третьей попытки, приходится переворачиваться на живот, кое-как вставать на колени и ползти. Куда? Понятия не имею. Только чувствую, как горло царапает горячий воздух, как спазм безжалостными тисками сковывает гортань. Невыносимо, просто невыносимо.