Не время почивать на лаврах
Шрифт:
Карие глаза улыбались.
Нет, глаза не умеют улыбаться. Улыбаться умеет рот. Но поскольку рот скрывался за подобием балаклавы, определить, что мерзавец улыбается, я смог по морщинкам, собравшимся у глаз. Глаза светились победным удовольствием.
– Сука, да отпусти же ты пацана!
– выдержка на мгновение меня покинула. Я даже шаг вперёд сделал, заставив выродка чуть сместиться в сторону широкого окна.
– Нет! Нет! Стой! Прости... Хорошо. Возьми тогда меня. Прижми к себе, приставь лезвие к горлу. Я никуда не денусь. Никуда не побегу. Ты вместе со мной выйдешь из дворца. Получишь лучшую
– Ха-ха-ха! А ты, драксадар, изобретательный. Значит, о тебе говорили правду.
– Да послушай же ты! Ну зачем тебе малыш? Невинная душа. Только-только начавшая цвести жизнь. Забирай меня. Возьми вместо него.
Ответом мне стало презрительное молчание.
– Тогда что? Что тебе нужно, тварь!?
– заорал я.
– Золото? Ты хочешь золота? Я дам тебе столько, сколько сможет унести лошадь. Безоружный я проследую с тобой туда, куда ты прикажешь. Я сам вручу тебе в руки заряженный арбалет и мешки с монетами. Я стану гарантией, что ты уйдёшь отсюда богатым. Просто сделай самую малость - отпусти того, у кого ещё есть шанс не превратиться в подобную тебе мразь!
Мои слова к финалу предложения стали более жёсткими, потому что я видел, что хороший тон не помогает. На меня лишь брезгливо смотрели и не желали отвечать.
– Стоять, драксадар!
– неизвестный прижал лезвие к горлу Фабрицио и даже порезал, ведь струйка крови появилась впервые. Ребёнок затрепыхался и забился в крепких руках.
– Золото... Моя жизнь... Разве это имеет хоть какое-то значение?
– Тогда назови свою цену. Что угодно. Клянусь, я выполню.
– Я уже получил заслуженную награду, - нотки насмешливости исчезли. В голосе осталась лишь злоба.
– Нет большей награды, чем видеть страх в глазах драксадара. И нет большей чести, чем избавить мир от его семени.
Я не успел лишь долю секунды. Именно после этих слов я бросился вперёд. Я потянулся рукой, но не успел.
Убийца задницей прикасался к подоконнику. Он специально подвигался ближе к нему. И едва произнёс последние слова, лишь немного подпрыгнул, задницей оказался на подоконнике и начал заваливаться назад.
– Н-е-е-е-е-е-е-е-е-е-е-е-е-е-е-е-т!
Это заорал я, когда в последний момент рассмотрел насмерть перепуганные глаза Фабрицио. Он ничего не понимал. Он всё ещё верил. Даже когда вместе с похитителем выпал из окна.
Но всё же я не успел. Я не успел дотянуться даже до ноги; тяжёлое тело устремилось к далёким водам озера, унося вместе с собой ребёнка.
Я подскочил к окну сражённый наповал. Ничего подобного я не ожидал. Я высунулся чуть ли не наполовину и округлившимися глазами смотрел вниз. Но в утренних сумерках я ничего не увидел и ничего не услышал. Ни падающего тела, ни далёкого всплеска.
– Нет-нет-нет-нет-нет!
– повторял я себе под нос. Хоть я пребывал в абсолютном шоке, всё равно понимал, что падение в воду с такой высоты, всё равно, что падение на асфальт. Ни одной целой кости не останется.
От падения меня спас Сималион. Я высунулся из окна так далеко, что, ещё секунда, улетел бы следом. Но Сималион успел подскочить, обхватил меня вокруг талии и затащил обратно. А затем усадил у окна.
– Не может быть... Нет, не может быть, - бормотал я себе под
Что я натворил. Что наделал. Зачем убил родителей ребёнка? Зачем убил его самого? Ведь если бы я не вошёл в его жизнь, он хотя бы получил шанс вырасти. Но я вмешался. Я всё испортил. Я привёз его в Обертон и стал причиной смерти. Не может быть, чтобы мальчик пережил падение. Да даже если пережил, сам никогда не выплывет. Воды озера над королевскими покоями глубоки. А спасательную экспедицию организовать сколько времени займёт? Тридцать минут? Сорок? Может, Фабрицио всё же выплывет?
Я вскочил, намереваясь мчать на своих двоих в бывшие Трущобы, чтобы зафрахтовать все доступные суда. И сразу приступить к спасательной миссии.
Но я успел лишь вскочить. Мои мысли всё ещё метались. Я ругал себя последними словами за то, что натворил. Но так же повторял, что ещё есть время. Что ещё не всё потеряно.
Меня отвлёк Трифин. Принц Астризии, как и остальные свидетели, прорвался внутрь через проделанную мною дыру. Сималион спас меня от самоубийства, а Трифин сидел на корточках, по-настоящему рыдал и держал на руках чьё-то тело. Я не разобрался сначала. Но когда сделал шаг ближе, охнул и тоже едва не разразился слезами: Трифин прижимал к себе брата. Прижимал к себе Терезина. Всё произошло так быстро, что я не разобрался. Всё моё внимание привлекли к себе те двое.
Но сейчас...
Рядом с Трифином присел Сималион. Он был мрачен, как грозовая туча, гладил по голове то одного брата, то другого. А я, наконец, получил возможность осмотреться.
Распластавшись на широкой кровати, разбросав по простыням рыжие кудри, лежала королева. Из её груди торчал арбалетный болт. Видимо, она стала первой жертвой, когда неизвестные всё же прорвались в покои. Его Величество король Анфудан Третий лежал на полу у кровати. Молчаливые гессеры перевернули его, а затем уважительно уложили на ковёр. Живот короля был весь в крови, а из горла торчала рукоять длинного кинжала. Он не мучился долго, но смерть ему досталась не самая лёгкая.
Терезин лежал в противоположной стороне комнаты. Рядом с перевёрнутой деревянной кроваткой, где, уверен, ночевал Фабрицио. Лицо юного принца выглядело спокойным. На нём не было ни кровинки. Но в боку зияла ужасная рана с выходным отверстием в районе лопатки. То есть опытные руки убийц нанесли удар, пронзивший бедолагу насквозь. Но самое ужасное, самое несправедливое в этой картине было то, что в руках Терезин намертво сжимал рукоять меча. Видимо, когда эти двое ворвались, он успел выхватить отцовский меч. Успел броситься на защиту ребёнка. Успел занести меч для безуспешного удара.
Чувство горечи захлестнуло меня. Я смотрел на умиротворённое лицо Терезина и опустился на колени рядом с Трифином.
Терезин... Маленький пацифист. Ребёнок в теле подростка. Он никому никогда не желал зла, не понимал, почему в его мире столько жестокости, не верил, что мир невозможно спасти. Он усердно молился, надеясь, что сможет искупить чужие грехи. Затем пошёл следом за анираном, в долгом походе обретя в него веру. Он даже был готов меняться, потому что этого требовал аниран.
Но не успел.