Не все потеряно
Шрифт:
– Два рубля.
– Ф-фу, черт, извините, - забормотал Василий Григорьевич, вытягивая из кармана бумажник.
– Только зачем мне два билета?
– Разнарядка райисполкома, - отрезала мрсдседательша, забирая зеленую трешку.
– Рубль потом отдам, только напомните. И впредь, пожалуйста, относитесь более серьезно к моей общественной нагрузке.
Ома повернулась к экономисту кормой, обвела взором остальных присутствующих и пропела мечтательным голосом:
– Девочки, если бы вы видели, какие вчера сапоги давали в Доме обуви!..
Василий
*
Их несло и крутило в красной мгле, и он боялся потерять Радугу, потерять излучатель, захлебнуться в вязком теплом сиропе - но налетела вдруг волна, ударила в спину и выбросила на что-то скользкое и упругое.
– И вот мы в лабиринтах Илиона, - пробормотал он, осматривая очередной удлиненный зал с голубыми светящимися стенами и гладким, черным, тускло блестящим полом, похожим на спину какой-нибудь королевы рыб морских.
Радуга засмеялась и погладила его по щеке.
– Какой ты смешной мокрый! Хорошо хоть комбинезоны не промокают.
" Ты тоже смешная", - хотел ответить он, но, посмотрев на девушку, промолчал. Кровавый сироп, не оставив следов, скатился с лица и серого комбинезона Радуги, собравшись в лужицы у ее коленей, и Радуга с мокрыми рыжими волосами и веселыми зелеными глазами была на удивление хороша, как и в тот день, накануне вахты, когда они бродили в березовой роще, и сухие желтые листья падали в траву...
– Где твой излучатель?
– спросил он строго и встал на ноги, с трудом сохраняя равновесие на скользкой податливой спине рыбьей королевы.
– И вообще, как ты все-таки здесь оказалась? Кто тебя отпустил?
Радуга смотрела на него, подняв загорелое посерьезневшее лицо.
– Лео, честное слово, это очень долго. Только поверь, ни Пол, ни Скобин здесь ни при чем. Просто мне немного повезло, вот и все, а времени было в обрез. Ну хочешь, рапорт напишу, когда вернемся, а?
– Рапорт ты обязательно напишешь, - жестко сказал он и подумал: "Если вернешься. Если вернемся".
– Хорошо, - покорно ответила Радуга, протянув руку, чтобы он помог ей подняться.
– Только...
Ожила, задрожала, пошла волнами черная спина диковинного животного. Радуга провалилась в яму, и края ямы почти мгновенно сомкнулись над ней. Он успел вцепиться в ее ладонь, страшно торчащую из черноты, и, падая, дернул спусковой рычаг, целясь в сторону от того места, где исчезла Радуга. Ахнуло, забулькало, судорогой заплясала чернота, лопнула переспелым арбузом, и он полетел в нее, держа, изо всех сил сжимая теплую ладонь...
Упали они во что-то мягкое, в пух не пух, снег не снег, мельтешило что-то белесое, щекотало лицо, опадало медленно в полной тишине. Фонарь и здесь не понадобился - разливался в пространстве тусклый свет, тонул вдалеке в тусклых стенах.
Радуга растирала ладонь, он осматривался, беспокойно поводя излучателем.
– Пропадем мы здесь без подмоги. Мне кажется, мы у них
– Скобин должен навести второй ударный.
И застучали вдруг в тишине невидимые молоточки, размеренно, негромко: "Тук-тук... Тук... Тук-тук... Тук..."
– Что это?
– Т-с-с!
– Радуга приложила палец к губам.
– Не узнаешь?
Он пожал плечами.
"Тук-тук... Тук... Тук-тук... Тук... " - постукивали молоточки.
– Ты не был в Доме Хранителей?
– Н-нет. На Спарте? Ты хочешь сказать...
– Да!
– Радуга вскочила, осторожно пошла на стук. Прошептала, обернувшись: - Я слышала там, в Доме, только тогда еще не знала. Никто тогда не знал, даже Скобин. Это стучит Елена!
– Навести, навести нечем, - с досадой проговорил он.
– И Парисы местные с Гекторами, поди, не дремлют.
– Он взял излучатель наизготовку. Давай руку и ни шагу от меня. Пойдем вместе.
*
Лифт, как обычно, не работал. Василий Григорьевич поставил на пол сетку с картошкой, открыл почтовый ящик, вынул газеты. Сунул под мышку, поднял сетку и поплелся на свой седьмой этаж.
– Майонез купил?
– Лидия Федотовна в спартаковских цветов фартуке высунулась из кухни.
– Нет майонеза, - ответил Василий Григорьевич, переобуваясь у порога в домашние тапочки.
– А картошка есть, и батон, и половинка ржаного.
– Конечно, где тебе купить!
– заворчала Лидия Федотовна, громыхая посудой.
– Люди же где-то берут, так то люди. А тебя проси не проси бесполезно. Иди есть, все уже остыло.
Василий Григорьевич снял пиджак, тщательно, с мылом, вымыл руки, прихватил газеты и сетку и покорно направился на кухню.
– Газеты свои оставь, - приказала жена, кромсая половинку ржаного. Господи, кто бы ножи заточил? Некому, а у меня рук не хватает, честное слово, и так кручусь, как белка в колесе!
Василий Григорьевич ткнул вилкой в тарелку с яичницей, украдкой покосился на газету. Жена пресекла эту попытку, швырнув газеты на холодильник.
– Значит так, Василий. В субботу двигай в хозяйственный, смеситель в ванной нужно менять. Терпенья моего больше нет, учти. И еще: у нас сегодня завлабша говорила - югославские сапоги дают в Доме обуви. Выкручивайся, отпрашивайся, придумывай что угодно, а стоять надо.
– А ты?
– робко спросил Василий Григорьевич.
– Я не могу, - отрубила жена.
– Ситуацию в коллективе знаешь, если ты меня хоть когда-то слушаешь, конечно. Подведут под сокращение - и сяду тебе на шею. А на твоей шее долго не насидишься. Так что вперед, и с песней.
– Хорошо, - вздохнул Василий Григорьевич, вычищая хлебом растекшийся по тарелке желток.
Потом он читал газеты, а жена смотрела телевизор. Потом она заставила его выслушать длинную историю о кознях, которые строит старший аналитик Веревочкина. Потом они вместе смотрели программу "Время".